должна была умереть. Все они видели впереди что-то главное, что придавало им смысл.
Что?
Вот так – безнадежно, со светящимся благородным восторгом – смотрел перед собой и этот менеджер среднего звена. В его взгляде было присмиревшее детское восхищение перед теми предметами или явлениями, которые проходили перед его глазами. Пока рабочие снимали старое окно в гостиной и готовились устанавливать новое, я пригласил парня на кухню выпить чаю.
Его звали Антон Искандеров, так было написано на визитной карточке, которую он, аккуратно вынув из нагрудного кармана, мне вручил. Лет ему было примерно тридцать или, может, чуть больше. Весь он – со светлыми карими глазами, с аккуратной прической и мерцающим светло-красным галстуком был красив той умеренной мужской красотой, что вызывает в людях чувство бодрой, стабильной, даже какой-то консервативной гармонии.
Антон со спокойным воодушевлением стал мне рассказывать, в чем преимущество пластиковых окон перед обычными и чем хороша продукция его фирмы. Странно, я совсем не чувствовал фальши в его словах. Было заметно, что он искренне верит в то, что говорит. В этой вере светилось что-то простое, детское, в ней не было преданности служащего кормящей его фирме, – я чувствовал, что, в этом человеке есть нечто подлинное, другое, не то, о чем он сейчас говорит, но при этом связанное с его словами.
Рабочие закончили работы, Антон их отпустил. Я сказал ему, что возможно, несколько моих знакомых (тут я искренне имел в виду и себя) хотели бы поставить в своих квартирах подобные окна. И предложил ему обсудить этот вопрос.
Мы легко разговорились – но почти сразу же внезапно заговорили совсем не о пластиковых окнах.
…Позже, во время нашей последней встречи, Антон признался, что на работе он так откровенно ни с кем никогда не разговаривал – не было повода, да и не принято это у них. Почему же со мной, обычным клиентом, случайным человеком, он заговорил вдруг о смысле жизни? Может, опять к нам слетело –
– Вы знаете, я разуверился, – внезапно, без перехода сказал я Антону, хотя секунду назад спрашивал о преимуществах окон его фирмы перед другими. – Я совсем не понимаю, что есть в жизни хорошего. Вот вы искренне любите свою работу, я это почувствовал, а я… не понимаю, как это можно любить. Да и любить у меня не получается. Странно, наверное, что я вам это говорю, совершено вас не зная.
– Почему же? – едва заметно пожал плечами Антон. – Мы с вами познакомились, знаем имена друг друга. Этого немало для откровенного разговора.
Он говорил серьезно, будто продолжая рассуждать о достоинствах окон своей компании. Я все никак не мог привыкнуть к его тону, одинаково искреннему и серьезному в любых ситуациях.
– Вы думаете, почему мне нравится работа, которую я делаю? – сказал Антон. – В ней есть много ненастоящего, правда. Но сами-то окна – настоящие. И они приносят пользу. Вещи часто приносят больше пользы людям, чем люди друг другу. Мне нравится моя жизнь.
– Да? А ради чего вы живете?
Он опять коротко пожал плечами:
– Я думал над этим. Ради радости.
Мы сидели на кухне при открытом окне, ветер холодил наши лица.
– Радости?
– Да, когда тебе хорошо, и другим тоже.
– Откуда она берется, радость?
– От веры.
– В Бога?
Антон кивнул.
Вот еще один признак жизни – когда люди говорят о Боге. По крайней мере, в России, при подобном разговоре мы все еще становимся серьезными. Может, это происходит по инерции, благодаря неизжитым архетипам прошлого? Даже если некто, напившись в компании и возомнив себя поэтом, испортит всем настроение романсами под гитару на тему Бога, мы все-таки не будем смеяться. Мы брезгливо, с полуулыбкой поморщимся, но не встанем и не выйдем из комнаты. По крайней мере, не сделаем этого сразу. Потому что это все-таки серьезно. Потому что в нас пульсируют остатки пиетета. Бог, господа, еще одна тема, кроме денег, при обсуждении которой русский человек становится, хоть и нехотя, хоть на некоторое время – серьезным.
Антон кивнул.
– А у меня этого… нет, – сказал я.
– Вы, видимо, не можете верить, – помолчав, произнес Антон.
– Да, это так, не могу, а не не хочу!
– И еще вы, кажется, ищете подтверждения себя в других.
– Да? Ищу. Это хреново?
– Все ищут подтверждения себя. Кто-то в делах, кто-то в религии, кто-то в самоубийстве. Искать подтверждения себя в людях, мне кажется, тяжелее всего.
– Вы… пробовали?
– Меня давно волновал вопрос, один ли я на свете. Я, конечно, читал, думал, людей встречал…
– Но семья, родные, они же у вас есть?
– Это не то, – несколько смущенно, не смотря на меня, улыбнулся Антон. – Это есть, конечно… это и надо любить, но одних родных все-таки недостаточно. Ведь когда остаешься один, понимаете, а мы часто очень, очень одни… в такие моменты всегда хуже всего. Понимаете, у любого человека ведь есть отец. Тогда, думал я, как же тогда может быть все человечество без отца?
– Без отца?
– Да.
– А потом, потом?
– Потом я почувствовал…
– Что Он есть?
– Что Он не просто есть, а действует, заботится о тебе. Просто… я стал обращаться к Нему, и Он мне помог. Я жил тогда в Смоленске, после института начал делать свою газету с рецептами, «Сам себе кулинар» называлась. Весь тираж газеты я носил на себе, в рюкзаке, ездил по городу и области на автобусе, электричке, пешком ходил… Особенно зимой было тяжело все это таскать. Я как-то стоял в электричке, в тамбуре, помню, обратился к Нему… ну, трудно объяснить. Не то чтобы молился, я говорил про себя, просил, или… и как-то вдруг очень быстро почувствовал, что пробил поверхность воздуха перед собой, и слова, мысли полетели в этот пролом, словно меня понесло течение… Да, это было так! Как в море, течение… Я в тот момент точно понял, что значит искренне обращаться. Я это только в детстве помнил, а тогда опять вспомнил. Ну вот, а потом, почти сразу я выиграл «Жигули», шестерку, по конкурсу в «Комсомольской правде». Знаешь, бывают такие конкурсы, заполняешь и отсылаешь в газету. Машину я действительно получил. Стал ездить на ней, развозить тираж.
Он замолчал, отпивая чай. Потом сказал:
– Несерьезно, правда? Многие, кому я рассказывал, не считали даже, что это совпадение. Им не нравилось, что такая вот лубочная история, ангелочек с крылышками. Вот если бы со смертью, страданием… Вообще не хотели верить. А просто так, по просьбе, на Рождество! А надо просто поговорить, и Он тебя будет любить, понимаете? Как отец ребенка. Живи и не греши, просто ведь, да? Ну вот, я и стал жить. Временами Бог помогал, временами наказывал. И деньги приходили, и успокаивался как-то… И трудно, и легко жить.
– Послушайте, Антон.
– Да?
– А как вы… что ты… что ты почувствовал, когда… когда поверил?
Он посмотрел на меня так, словно глядел в этот момент еще и в себя.
Потом покачал головой.
– Это очень трудно передать. Меня… словно накрыло. Все.
