Но вышло все совсем не так, как я ожидала. Она лучилась такой доброжелательностью и интересом ко мне, к человеку, которого видит в первый и последний раз в своей жизни, что я включила тормоза и начала плести эту привычную чушь из заготовки номер два под названием «Я тоже очень счастлива». В какой-то момент даже поймала себя на мысли, как было бы здорово отбросить эту маску и по-честному выплакаться ей в жилетку. Как очень близкому человеку, как маме...
Стоп, это вот сравнение не очень удачное. Насчет мамы. Принято считать нормальным, когда дочка поверяет свои секреты и проблемы в первую очередь маме, а та сочувственно выслушивает и ласково направляет ее в этой жизни. Сначала так было и у меня, но к классу девятому все стало иначе. К тому времени мама, очевидно, решила, что я достаточно повзрослела, чтобы она могла преподать мне свои взгляды на жизнь, которые, как она надеялась, должны стать и моими. К тому же времени внезапно скончался мой отец, и в нашей с мамой жизни начался тот странный период, который и определил мое отношение к браку.
Папа умер, а мама, только-только оклемавшись после его смерти, бросилась на поиски нового спутника жизни. Я была в шоке. Потрясена и оскорблена. Раздавлена. Мне виделось, что отныне мама должна посыпать голову пеплом и свято чтить папину память. А она начала охоту за новым мужем. Соблюла, конечно, внешние приличия, тем не менее. Довольно быстро она его себе отыскала. В этом не было ничего удивительного: мама выглядела моложе своих лет, была энергична и общительна, отличалась веселым нравом и, казалось, всегда пребывала в ровном расположении духа. Не знаю, как там обстояли дела с ее сексуальной привлекательностью — мне из моих шестнадцати лет это было не постигнуть, — но, думаю, все было ол-райт. Во всяком случае, новый мамин муж — звали его Андреем, и работал он с мамой на одном предприятии — выглядел вполне довольным судьбой. К слову сказать, отчим жизни мне не отравлял, был и остается мужиком спокойным и жизнерадостным, а вот мама...
Мама, безусловно, заметила мои косые взгляды и угрюмое недовольство и принялась объяснять свою жизненную позицию, а заодно потихоньку учить меня уму-разуму. Много тогда было ею сказано и рассказано, но суть маминых взглядов на взаимоотношения полов можно выразить одной-единственной строчкой из славной такой песенки, спетой Андреем Мироновым в «Обыкновенном чуде»: «А для женщины главная честь — если есть с нею рядом мужчина». Сама по себе женщина, считала мама, не может называться полной человеческой единицей, поэтому ее основная жизненная задача — добиться статуса замужней дамы, там и пребывать вовеки веков.
Любопытно, что мама вовсе не была скромной домохозяйкой, напротив, занимала серьезную должность на своем предприятии, хорошо зарабатывала и что-то там даже делала по общественной линии. Она вполне могла бы построить свою дальнейшую жизнь самостоятельно. Не пропала бы. Но — нет. Она считала, что все это — так, фрагменты, главное — у нее есть мужчина, муж. И только смерть разлучит их...
К маме моей это имело самое прямое отношение. Она бы ни при каких обстоятельствах не выпустила добычу из своих рук. С отчимом они жили душа в душу, но думаю, если бы он надумал гульнуть, то мама из кожи вон вылезла бы, чтоб восстановить статус-кво. И руководствовалась бы при этом не страстной любовью, а элементарным инстинктом собственницы и ужасом, да-да, ужасом перед возможностью остаться разведенной женщиной.
Ибо маму любовь не интересовала.
— Что за глупости! — восклицала она в ответ на мои вскрики о том, что только та семья крепка и нерушима, которая построена на любви. — Я нисколько не любила твоего отца, когда выходила за него замуж. И он, я уверена, тоже питал ко мне лишь симпатию.
— Ты все врешь! — возмущалась я. — Специально так говоришь!
— Чепуха, — обрывала меня мама. — Всем известно, что любовь и брак — вещи разные. А ты еще маленькая дурочка и мечтаешь о несбыточном.
«Но разве любовь — это несбыточно?» — думала я тогда. Мне казалось, что стоит мне только выйти во взрослый мир, как тут же любовь распахнет свои объятия. Взрослым миром я называла все после школы. И он виделся мне совершенно другим, чем тот, в котором я выросла.
Так и было. Студенческая жизнь захватила меня полностью. И как обнаружилось очень быстро, в ней совсем не оставалось места для каких бы то ни было размышлений. Я выкинула теории из головы и принялась просто жить, как все.
А вот мама себе отдыху не давала. Как только я поступила в институт, она взялась за меня основательно. Недели не проходило, чтобы она не зацепила в разговоре со мной тему моего будущего. Выталкивала всеми силами замуж. Пару раз умудрилась даже приволакивать в дом потенциальных женихов. Любопытно, что обоих забраковал отчим, за что я безмерно благодарна ему.
Весь этот кошмар закончился лишь после пятого курса. Я защитила диплом, и началась моя самостоятельная жизнь. Первое, что я сделала, — собрала вещички и уехала в Новосибирск. Почему в Новосибирск? Анька, моя закадычная подруга, была оттуда. С Анькой мы познакомились на втором курсе и до окончания института были неразлейвода. Так же, рука об руку, мы полетели навстречу своей новой жизни. Кроме того, Новосибирск был на расстоянии трех часовых поясов от моего родного города, а следовательно, и от мамы.
Я приехала, осмотрелась, нашла работу и принялась обустраивать свою жизнь. Я блаженствовала. Думала, что теперь уж вот точно весь мир у моих ног и, к счастью, в этом мире никому нет дела до того, как я живу и о чем думаю. Однако в действительности не так просто все оказалось.
Семена, посеянные в моей душе мамой, наконец-то дали свои всходы. Впрочем, весьма странные.
Я захотела замуж. Смертельно. «Ура! — сказала бы мама. — Свершилось!» Стоп, стоп. Замуж не просто лишь бы выйти, лишь бы обзавестись фоном. Замуж — по любви. Вот как хотелось бы мне устроить свою дальнейшую судьбу. По великой и страстной любви, которая будет жить и расцветать с годами, а не вянуть и киснуть. И я буду расцветать вместе с этой любовью. И однажды приду к маме и скажу: «Вот видишь, ты все-таки была не права!»
Но мне катастрофически не везло. Великая любовь обходила стороной. Не мужчины, нет, этого в моей жизни было предостаточно. Но вот никто из них не стал единственным. Вообще, с сильными чувствами наблюдалась явная напряженка. Всем хотелось одного — неплохо провести время. Впрочем, я несправедлива. Кое-кто выражал желание построить со мной свою судьбу. Надолго. Может, даже навсегда. Пока смерть не разлучит нас...
Но вы бы слышали, что при этом говорили они! У меня было такое впечатление, что они обменялись телами с моей мамочкой. Уважение... дом... нельзя быть одному... И так далее.
«Отключите свои мозги, — хотелось сказать мне им. — Хоть на мгновение. И подумайте: а как же любовь?» Но я молчала. Потому что уже стала понимать, что не всегда стоит сотрясать воздух тем, что накопилось на душе. Говорила лишь: «Извини, ничего не получится», — и мы расставались.
Отвергнутый шел искать себе новый объект, а я оставалась одна. И с каждым таким мгновением самой меня становилось все меньше, потому что они отщипывали, каждый понемножку, от моей веры в себя, в свою счастливую судьбу, в любовь.
Честно сказать, я тоже ни от кого не сходила с ума. Не могла. Пару раз поймала вроде бы это ощущение, но ненадолго. Как только отцветала первая эйфория, я взглядывала на своего тогдашнего избранника и думала: «О-о... Не то... И как это меня угораздило?»
И вот когда мне перевалило уже за тридцать, я дрогнула и запаниковала. Неужели это все? Все, на что я могу рассчитывать в этой жизни? Я с этим была не согласна.
Маруся
Я положила трубку и тупо уставилась в окно. На улице было уже темным-темно. День закончился. День моего возвращения домой. Я любила свой дом. Столько положила сил, чтобы сделать его самым уютным в мире. Должна была радоваться, что вернулась, что скоро увижу своих деток, а я, поникнув, сидела на кухне, душа стонала и умывалась слезами.
Все мужики гуляют. Это так. Никуда от этого не деться. Сколько раз я слышала от других, что, за кого ни возьмись, верных мужей не найти. Слышала и крестилась про себя: слава богу, Петя не такой. Знаю, Ирка посмеивалась: мол, он «не такой», потому что просто никому не нужен со своей внешностью и полным отсутствием каких-либо притягательных качеств. Поэтому, мол, и сидит как пришпиленный у твоей юбки. А я думала не так. Сидит, оттого что любит меня. Не любил бы — не стал бы так добиваться тогда, в институте.
