— Работать?
— Да. — Я пододвинула им пирожки с брусникой. — Ешьте. Сейчас чай поставлю. — Вскочила и побежала на кухню.
Мне нужна была передышка. И не так уж это трудно, подумала я, включая чайник. Сейчас выйду, они спросят, куда я собираюсь пойти работать, я скажу, а там будь что будет.
Я вошла в столовую, неся в руках чайник и заварочник. Петя листал газету. Дети грызли пирожки. Разлила чай по чашкам и села на свое место. Петя сложил газету и поднял глаза на меня.
— И кем ты собираешься работать? — спросил.
Без ора. Спокойно. Даже почти мягко.
— В РЭУ, — торопливо сообщила я. — Бухгалтером.
По его губам пробежала усмешка.
— Бухгалтером?
— Мама, — повернулся ко мне Антошка, — ты разве умеешь бухгалтером?
— Меня обещали научить. — Я потрепала его по макушке. — И еще я купила всяких там книжек. Не боги горшки обжигают. — И с опаской взглянула на Петю.
— Тебе зачем это? — ровным голосом спросил он, разламывая пирожок.
— Что? — растерялась я.
Зачем мне это? Не скажешь же, чтобы встать вровень с твоей зазнобой.
— Там денег никаких не заработаешь, — продолжал Петя. — Зачем тогда это тебе?
— Ну... Ребятишки... — я откашлялась, — ребятишки уже выросли. Самостоятельные стали. С ними почти нет хлопот.
Он кивнул. Я приободрилась.
— Вот. Времени свободного стало больше. Я и подумала...
Его лицо ничего не выражало. Я торопливо добавила:
— Если ты думаешь, что не буду успевать дома, не беспокойся — я договорилась пока на полставки. Буду работать с утра, а после обеда — дома.
— У них, наверное, совсем хреново с кадрами, — бросил Петя, наливая себе вторую чашку чая, — раз тебя взяли.
Я вздрогнула, метнула быстрый взгляд на ребятишек. Леночка прятала усмешку. Антошка, казалось, был полностью поглощен передачей, шедшей по телевизору. Я подняла глаза на Петю. Он равнодушно смотрел на меня. Сказать мне было нечего. Я и промолчала.
— Смотри, — сказал Петя, поднимаясь из-за стола. — Чтоб только дома все было по-прежнему.
И ушел на балкон, прихватив с собой чашку с чаем.
Я убрала со стола, вымыла посуду. Когда уже Петя согласится на посудомоечную машину? Вот все в доме есть, а посудомоечной машины нет. Баловство это, говорит он. Хорошенькое баловство, когда трижды в день приходится мыть за всеми горы посуды. Стала уже покупать себе резиновые перчатки, потому что кожа на руках с годами становится суше. Сколько же я, интересно, перемыла за эти годы тарелок и кастрюль?
Я протерла разделочный стол, сняла перчатки, ополоснула руки. Села у окна. Не было в душе никакой радости оттого, что сообщила о своем решении. Почему так? Почему им как будто все равно? Я думала, что мне удастся поразить их этой новостью, а они мимолетом выслушали ее и погрузились в свои дела. Такое разочарование, просто до слез. «Но ничего, ничего, — уговаривала я себя, — начну работать, и тогда мы поглядим».
Ира
— Вцепиться в волосы — это сильно. Еще один способ реагировать на измену, — захихикала Светка, когда я рассказала ей о своих мыслях по поводу Димкиного семейного кризиса. — У Маруси один, у Витки — другой.
— Наверняка есть еще и третий, и четвертый, — сказала я. — Вот только, мне кажется, ты никогда не будешь знать заранее, как начнешь реагировать.
— Ну да, — продолжала Светка, — уйти — третий, ничего вообще не делать — четвертый. Насчет заранее... Я бы собрала все-таки чемоданы и удалилась. Скорее всего. А ты?
— А я всегда живу на своей территории, — ответила я. — Поэтому просто бы выставила за дверь, и все дела.
— Какие мы с тобой злые, — задумчиво проговорила Светка. — Или нет?
— Ой, слушай, хватит уже всякий бред нести. Лучше расскажи, что у тебя нового?
— А, фигня всякая. — И в течение следующих двадцати минут Светка трещала о том, на каких выставках побывала, каких успехов в деле освоения искусства росписи по шелку (Светка увлеклась в последние месяцы батиком) добилась, скольких человек отинтервьюировала и что нового узнала. — В общем, — подытожила она, — ничего особенного. Никаких жизненных перипетий. Не то что у Маруси.
Человек — существо престранное. Вечно чего-нибудь ему не хватает. И кстати, не потому ли мы проявляем столь сильный интерес к Марусиным делам, что у нас самих таких событий давненько не бывало? А вовсе не оттого, что мы такие чуткие и сердобольные? Я тряхнула головой, дабы отогнать эти неприятные мысли, и принялась торопливо рассказывать Светке о том, где была и что видела. У меня тоже есть своя жизнь. Мне абсолютно не нужны чужие события, чтобы чувствовать себя в тонусе. Чур-чур!
Наверное, может показаться, что я только и делаю, что сижу и обмусоливаю Машкину проблему. Просто потому, что только на эту тему и трещу.
На самом деле все обстояло не так. Один день сменял другой. Я не успевала их отслеживать — так много всего было пережито за время, прошедшее с момента Машкиного отъезда. Меня отправили на курсы по менеджменту, где я и торчала все вечера напролет. Наконец-то сдала на права и уже начала присматривать себе машину. А еще я целых два раза вырвалась в театр, что вообще-то при моем расписании настоящий подвиг. И три раза встречалась с разными приятелями и приятельницами. Нормальная жизнь мещанина большого города, озадаченного тем, как выжить в этом городе и даже получить при этом немного удовольствия.
А Машка... Я наметила себе срок — до конца сентября пытаюсь дозвониться до нее, а потом бросаю это занятие в связи с полной бесперспективностью. Захочет — сама прорежется.
За пять дней до намеченного мной срока в квартире раздался междугородний звонок. Я только вернулась с работы, еще не закрыла входную дверь, бросила ее открытой и понеслась на кухню, где висел телефон.
— Да! — заорала я, схватив трубку.
— Здравствуйте. — Сквозь легкий треск немного глуховато звучал мужской голос.
— Здравствуйте, — машинально ответила я. Кто это еще, черт возьми?
— Ирину можно услышать?
— Это я.
— Привет. — Голос стал слышен чуть лучше. — Это Петр.
— Что? — Я растерянно потерла лоб.
— Петр Рогов, помнишь? — В голосе промелькнуло нечто похожее на иронию.
— Помню, конечно, — буркнула я. — Просто не ожидала тебя услышать.
«Что с Марусей?» — билась в голове тревожная мысль. Почему мне звонит Петюня, который на дух меня не переносит? И тут...
— Где Марья? — холодно вопросил Петя.
— Что? — Я судорожно сглотнула слюну.
— Марья где? — Металла в Петином голосе прибавилось.
— Я не понимаю, о чем ты, — онемевшими губами проговорила я.
— Брось дурака валять, Зарубина! — Петин голос взметнулся ввысь и дал петуха. — Зови Марью, я хочу с ней говорить.
— У меня ее нет. — В горле запершило, я откашлялась и повторила: — У меня ее нет.
— А где же она?! — заорал Петя.
— Не знаю... — Я вообще перестала что-то понимать. — Я думала, дома... Мы давно с ней не разговаривали.
