Гай с недоумением посмотрел на собеседника.
— Что же в этом смешного?
— Месяц тому назад здесь, в Кипуши, во время очередной племенной драки было зарезано бритвами около пятидесяти человек!
Черные дети чинно прошагали мимо во главе с величественной няней. Гай задумчиво вертел в руках случайно купленную брошюру о Катанге. Де Фосс внимательно взглянул на него и заговорил снова:
— Финансовому отделу от резни убыток, отделу кадров— беспокойство, а нашему с вами делу, ванЭгмонд, делу культурного белого человека, желающего спокойно жить в Африке, от этого прямая выгода.
Гай поднял глаза.
— Нас здесь мало — раз. Мы совсем не кровожадные звери, мы просто желаем, чтобы своим трудом негры обеспечили нам возможность осматривать заповедники, болтаться по колонии на автомобиле, готовить материалы для прогрессивных книг об Африке — это два. Хотите еще, милый ванЭгмонд?
— Довольно.
— Я вижу, что вы меня поняли. Теперь, — и де Фосс повернулся к черным детям, все еще чинно игравшим под надзором няни в чепце, — в заключение моего показа Катанги я сделаю самое главное. Заметьте себе, ванЭгмонд, — главное!
Он глазами выбрал наиболее взрослого мальчика, стоявшего поодаль с книгой в руках. На мальчике сиял чистенький белый костюмчик с тщательно заутюженными складками на брюках. Заметив, что два белых господина смотрят на него, мальчик вежливо приподнял полотняную шляпку, поклонился и сказал:
— Добрый день, мсье!
— Подойди сюда, мальчик! — кивнул ему де Фосс. Мальчик подошел, еще раз вежливо повторил:
— Добрый день, мсье!
Де Фосс прощупал его взглядом с ног до головы.
— Тебя хорошо покормили в интернате?
— Да, мсье!
— Что ты читаешь? Покажи-ка книгу!
Мальчик послушно повернул книгу обложкой вверх. С обложки на Гая задорно улыбнулся симпатичный конопатый проказник с рыжими вихрами, торчавшими в стороны вокруг головы на манер солнечных лучей: «Детские годы наследного принца Бодуэна».
— Я читаю книгу о нашем любимом принце, — ровным голосом, как на уроке, произнес мальчик.
— Нравится?
— Да, мсье. Очень. Мы любим нашего принца! — Лицо мальчика не выражало решительно ничего.
— Спасибо!
— Добрый день, мсье. — Мальчик приподнял шляпку, поклонился и степенно, как взрослый, отошел в сторону.
— Видели? Рассмотрели?
— Да, конечно!
— Запомните его, ванЭгмонд! Это самая замечательная ваша встреча в Африке!
— Кто этот мальчик? — изумился Гай.
— Это новый человек Африки!
В Жадовиле Гай зашел вечером в рабочие бараки. Теснота. Ни одного больного и много пьяных. Он постоял, насквозь пронизываемый взглядами, потом вышел, вобрал голову в плечи, точно в ожидании удара в затылок. Удара, конечно, не было. За грудой строительного материала он увидел опрокинутую телегу и сидящих на ней рабочих: один читал затрепанную газету, другой зачарованно слушал перевод. Потом зашумели, заспорили. Говорили на языке банту, но до слуха Гая долетело несколько французских слов: «страхование», «коллективный договор», «забастовка»…
«Нет, — подумал Гай удовлетворенно, — сладкая молочная каша для детей и медицинская помощь для взрослых — это не великодушная подачка и даже не рациональное отношение к людям труда, господин де Фосс! Это боевая добыча, силой вырванная африканцами из лап хозяев. Да, именно хозяев, но не владельцев, как это было еще совсем недавно. Больше того: эти черные люди в спецовках не просто африканцы, а заводские рабочие, и этим все сказано. Пролетарии! Сегодня они вырвали кашу, завтра вырвут ключи от здешней кладовой несметных богатств. Им не хватает только одного: руководства. Явится оно, и Катанга станет свободной, и свободной будет все Конго. Рабочий с газетой в руке освободит и себя и своих собратьев».
— Его святейшество папа весьма обеспокоен ростом социального недовольства среди наших рабочих, — задумчиво говорил темнолицый аббат Нкото. Он только что прибыл из Леопольдвиля, и Гай долго добивался возможности поговорить с ним наедине. — Поэтому особое внимание верховный пастырь уделяет выдвижению священнослужителей из конголезцев, вот таких, как я. Именно на наши плечи возложена благородная обязанность внести спокойствие в смятенные души африканцев, оторвать их от земных треволнений и вернуть богу. Это великое и почетное задание мы, конечно, выполним.
Дородный и красивый аббат скромно опустил глаза, но его лицо все еще светилось гордостью и довольством. Гай напряженно слушал: этого он никак не ожидал. В церковном саду было тихо, лишь сонно жужжали насекомые да издали доносился скрежет какой-то машины — невдалеке шла стройка.
— Вы напрасно так горячо обвиняете бельгийцев в жестокости, а нас, цивилизованных конголезцев, в каком-то предательстве наших национальных интересов. Нет, нет, господин ванЭгмонд, вы не сказали мне этого прямо, я понимаю, но такое заключение само собой напрашивается из всего хода ваших мыслей: англо-бельгийцы — эксплуататоры, а значит, и мы, их помощники, тоже эксплуататоры или, по крайней мере, прислужники. Это неверно.
Он остановился. Подумал. Веско продолжал:
— Экономический и культурный рост и у вас в Европе сопровождался многими отвратительными явлениями, и все дело только в том, что у вас этот процесс растянулся на сотни лет, и все накладные расходы поэтому теперь стали малозаметными. Наша страна не идет к культуре, она прыгает в нее головой вниз: земледельцы и охотники в течение нескольких лет превращаются в рабочих, а вожди и знахари— в предпринимателей. Человеческие души сгорают в огне такого фантастического перерождения! Но это неизбежно, господин ванЭгмонд! Строя заводы для себя, бельгийцы вконечном счете строят их и для нас. Я не агент иностранцев! Я конголезский священник, преданный душой и телом бельгийцам потому, что они раз и навсегда поставили меня самого на путь, по которому идут все культурные люди Европы. Если я агент, то самого себя, моей семьи, моего общественного круга. Мой старший брат — крупный торговец фруктами; мы происходим из бедного местного племени бемба, но брат женат на дочери одного из выдающихся вождей балуба, а балуба до прихода бельгийцев имели могучее государство, и тесть моего брата — влиятельный феодал, человек знатный и богатый. Мой младший брат сейчас учится в бельгийском университете. Мы не о бельгийских интересах печемся, а о СВОИХ собственных, конголезских, об интересах родины, поймите вы, мсье ванЭгмонд! Мы— патриоты, а Конго и Бельгия — это одно и то же: ведь мы — лучшая часть нашего народа, единственно образованная его прослойка, мы имеем право на руководство, не так ли? Мы те, из числа которых когда-нибудь будут выходить министры, миллионеры, архиепископы, ученые.
Аббат замолчал и строго посмотрел на Гая. Потом твердо и убежденно закончил:
— Англо-бельгийцы и просвещенные конголезцы — это не две силы, а одна. Второй силы здесь нет!
— Мы — вторая сила в Верхней Катанге!
Мистер Джон Гопкинс ванЛарт ласково улыбнулся и провел пухлой ручкой по лакированной поверхности стола так, как будто бы любовно гладил Верхнюю Катангу и своего собеседника. Голливудские фильмы изображают американских инженеров, работающих в диких дебрях где-то за границей, рослыми, сильными и грубыми. Заместитель директора американских урановых разработок в Шинколобве был мал ростом, бледен и толст, но зато истекал добротой. Гай сидел в его затемненном кабинете, они пили холодное пиво, и американец излагал приезжему репортеру свои мысли о перспективах развития Африки вообще и этой колонии в частности.
