— И она снова будет приходить к нам в замок? — Девочка жалобно смотрела на отца, ее щеки блестели от слез.
— Нет, — сказал Алекс, целуя ее распухшие глаза. — Но думаю, она согласится, чтобы ты иногда приходила к ней в гости.
Алекс понимал, что это не совсем тот ответ, на который надеялась Верити, но она устала и потому согласилась с ним. Она положила головку ему на плечо и грустно вздохнула. Алекс не видел ее лица, но через пять минут уже знал, что она спит. Он продолжал сидеть, держа на коленях и прижимая к себе ее обмякшее, теплое тельце. Ему было так уютно и спокойно, что он не хотел двигаться, не хотел тревожить ее. Так приятно было чувствовать, что это маленькое существо верит ему. И любит его. Он осторожно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Он не видел ее уже более недели. Она не пришла на собрание. Собственно, он и не предполагал, что она придет, но почему-то испытал острое разочарование, не найдя ее среди других. Как давно он не видел ее!
Шерон!
Как он мог отпустить ее? Он должен был уговорить ее остаться, пока полностью не заживет ее спина. Ему следовало проявить настойчивость, убедить ее не бросать работу. Уж как-нибудь он преодолел бы эту невозможность их отношений, которой он так испугался тогда и которая до сих пор пугает его, сумел бы найти какой-нибудь выход из сложившейся ситуации.
Впрочем, нет. Он был прав, абсолютно прав, позволив ей уйти. Он не может жениться на ней, на женщине из рабочей семьи, на вдове шахтера. На незаконнорожденной. Это немыслимо. Он никогда не смог бы показаться с ней у себя на родине, в Англии. И она никогда не смогла бы стать своей в его мире. Не то чтобы он стыдился ее, нет, но брак между ними совершенно невозможен. Здесь, в Уэльсе, граница между их мирами чувствуется особенно остро. Если бы он увлек ее за собой в свой мир, он обрек бы ее на одиночество и тоску.
Но она нужна ему. Потребность в ней стала почти осязаемой. И он чувствует, что и она испытывает такое же неодолимое влечение к нему. Он может поклясться, что так же, как он, она не спит ночами, снова и снова переживая те сладкие мгновения, когда они были вместе.
Что ж, завтра он посетит ее с Верити и спросит, нельзя ли девочке побыть с ней часок-другой. И сразу уйдет. Если она позволит, то он вернется за Верити через час. Лишь на два коротких мгновения он позволит своим глазам насладиться Шерон Джонс, лишь на два кратких мига позволит своим чувствам вспыхнуть вновь от близости с ней. Только два мгновения будет длиться эта пытка.
Согретый этими мыслями и теплом спящей на его коленях дочери, Алекс заснул.
Шерон стояла на коленях перед каминной решеткой и, тихо напевая, чистила ее. Работа была тяжелой и грязной, но Шерон почти наслаждалась ею. Она присела на пятки и с удовольствием оценивала результаты своих трудов — чугунные прутья блестели чистотой. Чуть поморщившись, она посмотрела на свои измазанные сажей руки, а потом улыбнулась. Прошло не так уж много времени с тех пор, когда она каждый день возвращалась домой с грязными руками, с перепачканными угольной пылью лицом и волосами, — и вот она уже морщит нос оттого, что измазала руки. Она тряхнула головой и, замурлыкав, снова принялась драить решетку.
Не то чтобы она чувствовала себя совершенно счастливой. Она уже смирилась с тем, что ей вряд ли когда-нибудь удастся почувствовать себя счастливой. Но даже теперь, когда была подведена черта, жизнь тем не менее продолжалась и она не утратила смысла. Шерон знала это по собственному опыту, по взлетам и падениям, выпавшим на ее долю. И надеялась, что впереди ее ждут не только падения.
Сэр Джон Фаулер — ее отец — пообещал подыскать ей место учителя. Это не так-то легко, потому что в Уэльсе учительствуют в основном мужчины, но она уверена, что он обязательно найдет для нее что-нибудь подходящее. На следующий день после их встречи он прислал ей записку и серебряный медальон, оставшийся у него от ее матери. И с тех пор этот медальон всегда с ней; даже сейчас, занимаясь этой грязной работой, она не сняла его. Скоро у нее будет новая работа, скоро она уедет из Кембрана — от одной этой мысли у нее начинало сосать под ложечкой. Но было в этом и нечто обнадеживающее. Да, она начнет все сначала, она сможет, она должна начать жизнь сначала!
Ей просто необходимо уехать. Теперь, после всего случившегося, ей невыносимо больно оставаться здесь. Она боится даже представить себе, как она однажды столкнется лицом к лицу с Александром, а между тем, если она останется, это рано или поздно случится. Да и не только в Александре дело. Она не желает жить рядом с Оуэном, ходить с ним по одним улицам, дышать одним воздухом. Она никогда не сможет простить его и не сможет простить себя за то, что она сделала ему. В ее сердце еще остается какая-то привязанность к нему, и это чувство доставляет ей боль. Она ведь почти полюбила его. Она так близко подошла к той жизни, о которой всегда мечтала.
Она уедет от своих родных. И от Йестина. Он приходил вчера вечером, и они долго разговаривали, прогуливаясь вдоль улицы. Шерон ничего не знала о последнем собрании, проведенном чартистами в горах. Она не знала даже, присутствовали ли на нем дедушка с Эмрисом, — теперь, когда она спала в комнате на втором этаже, было не так легко следить за ними по ночам. Сам Йестин не ходил в горы, зато он был на собрании в воскресной школе. Но Шерон не стала расспрашивать его, о чем там говорили.
— Значит, они продолжают готовиться к демонстрации? — спросила она.
— Да, — ответил он. — Мне кажется, что она состоится уже очень скоро, Шерон. Я слышал, что мужчины собирают оружие и прячут его в пещерах.
— Ох, Йестин! — Шерон обеспокоено посмотрела на юношу. Он был бледен. — Быть беде!
— Я тоже боюсь этого, — откликнулся он, — хотя все и говорят, что демонстрация будет мирной, что оружие собирают только для защиты.
Шерон поймала его за руку.
— Но ты ведь не пойдешь с ними, Йестин? Ох, пожалуйста, не ходи! — умоляла она его.
Он похлопал ее по руке.
— Нет, я не пойду, — успокоил он ее. — Я не признаю насилия. Мы можем добиться лучшей жизни прямо здесь, в Кембране. У нас хороший хозяин. Вот и отцу скоро дадут пенсию. Ты слышала?
Шерон покачала головой, и Йестин рассказал ей о задумке с пенсиями. Выходит, и она могла бы получать пенсию за мужа, с удивлением подумала Шерон. Но она скоро уедет. Она не желает слышать об Александре, не желает слушать о том, какой он хороший.
Шерон вновь присела на пятки, с гордостью оглядывая плоды своих стараний. Она откинула со лба волосы и после этого огорченно заметила, что и тыльная сторона ладони была перепачкана сажей.
В это время в дверь постучали. Шерон оглянулась, ожидая, что дверь откроется и войдет Мэри или кто-нибудь из соседей, — бабушка ушла в магазин, и она была дома одна. Но стучавший не решился войти сразу. Шерон поднялась, на ходу вытерла руки о фартук, от чего, конечно же, они не стали чище, и открыла дверь.
И застыла, как громом пораженная.
Ее щеки и лоб были в саже, волосы на затылке небрежно закручены узлом, отдельные пряди падали на плечи. На ней было старое, вылинявшее от многочисленных стирок платье и грязный фартук. Руки были по локоть черными. И все же она была прекрасна.
— Добрый день, миссис Джонс, — сказал Алекс. — Верити упросила меня навестить вас.
Верити выглядывала из-за спины отца. Шерон не сразу нашла ее взглядом. Она все еще молчала, словно потеряв дар речи.
— Но мы, кажется, некстати, — продолжил Алекс. — Вы заняты по хозяйству.
Но Шерон уже пришла в себя.
— Здравствуй, Верити, — сказала она, улыбнувшись и заглядывая за спину Алекса, где пряталась девочка. — Я скучала по тебе.
Алекс тоже оглянулся на дочь; она исподлобья, украдкой смотрела на Шерон, стараясь спрятаться поглубже за спину отца.
— Я подумал, что, может быть, — сказал Алекс, — если вы не очень заняты, она могла бы побыть с вами некоторое время — час или два. А я бы потом зашел за ней. — Он просяще заглянул ей в глаза. — Ей нужно видеть вас.
Шерон, прикусив губу, задумчиво посмотрела на девочку.
