– Ты чего?
– Да вспомнила.– Она сжала мою талию.– Класс миссис Фимистер. Помнишь? Мы с тобой в одном классе были.
– Ага, помню.
Мы свернули на Вудландс-роуд.
– Ты ее ненавидел – она у тебя радиоприемничек отобрала, или что-то вроде, и ты материл ее морзянкой.– Эш рассмеялась еще громче.
– Было дело,—подтвердил я.
– «Пошла ты в жопу, корова старая»,– прыснула Эш,– Это было самое смешное.
– Боже! – Я чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.– Так ты что же, расшифровала?
– Ага,—дружелюбно ухмыльнулась Эш.
– Ах ты негодница! – рассмеялся я.—А я-то думал, это моя тайна. Уже потом кое-кому рассказал, только после школы, и никто не поверил.
– А я сразу поняла,– снова ухмыльнулась Эш.– Пару раз замечание схлопотала, потому что хихикала. Едва не описалась, пытаясь не смеяться.– Эшли расхохоталась, запрокинув голову.
– Я и не подозревал, что ты знаешь азбуку Морзе. Сам-то я скаутом был, нас научили.
– А меня дедушка учил. Мы с ним за ужином часто ложками по тарелкам стучали – обменивались сообщениями. Мама с папой и остальные изумлялись, чего мы так веселимся, когда предлагают добавку пастушьей запеканки[114].
– И ты молчала? – укоризненно покачал я головой.– Ну даешь!
Она замялась, выбивая чечетку и глядя на носки своих черных, на среднем каблуке туфель.
– Я тебе не нравилась. Может, поэтому?
– Мне тогда ни одна девчонка не нравилась. Да если честно, и ребята тоже. А если уж совсем честно, то я даже своих друзей презирал, почти всех.
– М-да…– Эш подалась ко мне, ее ухмыляющееся лицо оказалось почти на моей груди.– Но ты все-таки не ломал им носы камнями, замаскированными в снежках.
Я замер как вкопанный.
Эш взвизгнула от неожиданности, теряя равновесие. Выпрямилась в метре от меня, повернулась, недоуменно поглядела в лицо.
А я стоял как дурак, с открытым ртом.
– Так ты знала, что это мой снежок?
– Ну конечно знала.– Она нахмурилась, одновременно улыбаясь.
– Еще одной тайне капец! – всплеснул я руками.– А я-то столько лет совестью мучился!
Эш наклонила голову набок.
– Правда, с перерывами,– уточнил я.– То мучился, то не мучился.
Она приподняла бровь.
– Ну, ладно,– обмяк я,– в основном не мучился. Но все-таки переживал.
Эшли легонько покачала головой, шагнула вперед, взяла меня за руку и повела дальше по улице.
– Не переживай, я никому не сказала. И к тому же я тебя простила.
– Ты это всерьез? – Я снова обнял ее.– И когда?
– Со временем. Ну, точнее, когда болеть перестало.
Мы свернули к Вудландс-гейт. Я покачал головой:
– Почему же ни разу не сказала, что догадалась?
– Не было повода,– пожала плечами она. Я тоже пожал плечами:
– Подумать только – молчала все эти годы! – И повторил: – Подумать только…
В доме на Парк-террис Эшли появилась в начале седьмого зверски голодная, так что, как только она бросила багаж, мы двинули в ресторан. После ужина, когда вернулись, я ей показал дом. В кухне была припасена бутылочка «Грейвса», мы ее откупорили, и я начал экскурсию. Водил Эшли из комнаты в комнату, рассказывал, показывал наиболее интересные или ценные предметы искусства, и мы потягивали вино, и статуи отсвечивали, и в канделябрах мерцали свечи, и перед нами разбегались разрисованные кругами ковры.
Эшли много качала головой. А когда дошло до главной спальни, не удержалась от смеха.
Мы вернулись в кухню. Мое предложение наполнить ее стакан Эшли отклонила.
– Пойду-ка я спать.—Она провела ладонью по волосам, поставила стакан на дубовую буфетную стойку.– Только возьму с собой кувшин воды. Ты не против?
Я пожал плечами.
– Конечно не против. Кувшин найдешь в ванной.– Меня объяла великая печаль, даже пришлось
