сведений о феноменальном немце и хочет узнать его адрес! Прощайте, Собель!
Газетный мученик опять вскочил, чтобы передать последние новости одному из редакторов.
Аэропланы снижались на огромной крыше „Герольда“, приходили и уходили курьеры, автомобили носились по улице, рисовальщики, поэты, репортеры, депутаты получали новейшие сведения, и опять фотографии, телефонограммы, радиограммы, доклады, впечатления, сенсации, речи — наконец, пока, не пришла последняя секунда, и все последние новости не пришлось отложить на полуденый номер!
Собель, не раздеваясь, кинулся в свою кровать, выключил все аппараты и заснул сном носильщика. Его помощники последовали его примеру. Сбросив пиджаки, они поднялись в сад на крышу, легли на кушетки, курили свои папироски и проклинали провода, дрожавше над их головой в солнечном свете. Это был час их отдыха. Они лежали на солнышке и каждый грезил о своем.
Но вот в огромных печатных залах застучало, застонало, загрохотало! Три миллиона экземпляров газеты предстояло выбросить в публику; внизу, в боковой улице, уже теснилась маленькая армия молодых и старых, белых и черных, ожидавших, когда элеватор автоматически начнет выбрасывать сотенные пачки газет, выливать их, как воду из крана! Толпа вихрем кидалась на улицу, на площади, в вагоны, дома, конторы, фабрики, лавки, рестораны. Аэропланы увозили груз за грузом вдаль, выбрасывали тюки газет в определенных пунктах у городов, возвращались обратно и пускались в новый путь. Электрические трамваи развозили газету в собственных грузовых вагонах „Герольда“ по всей стране до тихих озер, до девственных лесов, до пастбищ на равнине, до горных заводов. Целый океан бумаги пролился над Африкой. Пароходы позаботились о том, чтобы и другие материки не остались без главной газеты Африканского Союза Государств.
Когда первый номер газеты попал на виллу Готорна, где трое мужчин опять сидели вместе в увлекательной беседе, он там произвел сенсацию. Директор узамбаранитных заводов пробежал глазами еще сырой лист.
Аршинные буквы бросились ему в глаза:
„Торжественное заседание Центрального Совета в Занзибаре. — Речь президента. — Привет президента Европы. — Иммиграция 20 миллионов европейцев. — Мадам Эфрем-Латур поддерживает план германского исследователя, опубликованный вчера в „Африканском Герольде“. — Экспедиция на луну. — Правительство готово обсудить эту мысль. — Картинки настроений в Занзибаре — Потопы и продолжительные снегопады в Европе“.
— Друзья мои! — в радостном волнении проговорил Готорн, — эта гнусная нескромность принесла, однако, свою пользу. Подумайте, на большой сессии Центрального Совета уже занялись нашим вопросом, а пылкая депутатка Совета, Эфрем-Латур, уже ломала за вас копья, Баумгарт. Вас можно поздравить: прекрасная Хадиджа — капризная, но очень умная женщина. Послушаем-ка, что происходило вчера в Занзибаре в то время, как мы с вами обсуждали техническую сторону проблемы!
Он развернул газету и прочел почти дословный отчет о замечательном заседании.
Иоганнесс Баумгарт напряженно слушал его. Не странно ли, что женщина, дочь пустыни, оказалась первым человеком, публично выступившим в защиту его идеи, — и при том женщина, с которою он не был знаком и о которой ничего не знал! Оглушительный хохот Стэндертона, вызванный забавной перебранкой депутатки Совета с Арчибальдом Плэгом, вывел его из задумчивости.
— Этот Плэг — уморительный малый! Он в состоянии сдержать свое слово и полететь с нами на луну! И это было бы совсем не плохо! Старый, испытанный морской волк! Он был бы хорошим рулевым, а мне — заместителем. Он в числе первых совершил вместе со мной первый дальний полет гранаты за море и оказался весьма ловок по части управления ею!
Готорн положил газету. — Вот, вы можете видеть вашу покровительницу на портрете! Опасная красавица! Молода и гибка, как пантера, и бороться с ней трудно!
Немец взглянул на портрет. Он ожидал увидеть пожилую степенную даму, а увидел элегантную молодую красавицу с породистыми чертами и умными горящими глазами. Знай он наперед, что эта женщина через несколько часов предстанет перед ним, это бы его смутило и встревожило.
Он задумался. В этот момент правительство, наверное, уже получило в Занзибаре его телеграмму о том, что опубликование его планов в „Африканском Герольде“ состоялось по чьей-то непостижимой нескромности; он просил позволения развить лично свои взгляды. Каждую минуту могло получиться приглашение в Занзибар!
И действительно, во втором часу дня, когда Баумгарт вернулся вместе с Роторном с осмотра узамбаранитных заводов, правительство напомнило о себе. Альбарнель, министр науки и техники, явился собственной персоной! Он знал уже о пребывании германского ученого от Бенджамина Граахтена, и получившаяся телеграмма дала ему удобный случай быстро поставить дело на рельсы и отпарировать упреки в медлительности и неосведомленности.
Разговор продолжался довольно долго. Альбарнель просил вкратце набросать главные пункты. — Мой долг, — добавил он, — немедленно созвать экстренное заседание министров и членов Совета, в котором вы будете иметь случай обстоятельно развернуть ваши планы. Это должно состояться в ближайшие дни, пока большинство депутатов еще находятся здесь и выжидают результатов. Одновременно я приглашу специалистов, которые выскажутся по поводу вашего плана!
Баумгарт в общих чертам набросал важнейшие пункты, не умолчав о том, что он уже обсудил всю проблему с двумя видными специалистами-техниками и уверен в их поддержке.
— В таком случае, — ответил министр, — я прошу вас пригласить на заседание, от имени правительства, и этих, хорошо мне известных специалистов! Обо всем остальном я немедленно распоряжусь; думаю, вы не будете возражать, если я назначу заседание на 18-е июня утром — стало быть, через три дня!
Решительность министра вызвала в Баумгарте чувство радости и удовлетворения. Он видел, что дело его примет благоприятный оборот. Мысль была брошена в умы влиятельных людей и масс, она заинтересовала, заставила занять ту или иную позицию! Заявления знаменитого директора Капштадтской обсерватории, правда, звучали пессимистически, но он надеялся переубедить и этого Ролинсона, который, разумеется, мог сделаться опасным противником его проекта. Прямота натуры позволяла Баумгарту просто навестить старого ученого деспота на его обсерватории, польстить ему, чтобы склонить на свою сторону. Если сила его доводов победила, нужно ждать более благоприятного момента! Теперь он чувствовал за собой силу. Десятки лет он занимался обстоятельным изучением всех связанных с его планом вопросов, взвесил все „за“ и „против“; даже самый искусный астроном не имел права принять или отвергнуть результаты его исследований одним необдуманным авторитетным словом! И он найдет себе помощника!
Он его уже нашел! Мадам Эфрем-Латур чувствовала, что вопрос, который она возбудила в парламенте, может приобрести большое значение, но при известных условиях и умалить ее славу остроумного члена Центрального Совета. Ее честолюбие и энергия не позволяли ей оставить это дело втуне. В передних рядах журналистов она увидела знакомого ей главного редактора „Африканского Герольда“ и по окончании заседания дождалась его в вестибюле правительственного дворца. Марабу волновался. Его газета подала первый сигнал к борьбе умов за очень важное дело, и этого было достаточно, чтобы вызвать сияние на его несколько кислой физиономии.
Старый лис был явно польщен, когда к нему приблизилась прелестная Хадиджа. Он не пожалел комплиментов, которые она, однако, встретила довольно холодно.
— Скажите-ка, Граахтен, как вы узнали эту интересную новость? Получили ли вы вашу информацию непосредственно от самого ученого?
— Вот уж нет, мадам! Нет, это весьма деликатная редакционная тайна, и я, к сожалению, не могу открыть ее вам!
— Ага! В таком случае, наверное вы пустили в ход одну из ваших знаменитых задних дверей!
— С парадного хода, мадам, поступает большей частью старый, известный хлам — этим большая газета кормиться не может!
— Но вам, наверное, известен адрес этого ученого?
— Совершенно случайно! Я только что дал его правительству, именно — Альбарнелю. Этот немецкий ученый в настоящее время гостит в доме директора узамбаранитных заводов в Капштадте.
— Я навещу его не дальше, как завтра!
