отбрасывало от его горных хребтов, вырисовывались с такой отчетливостью, что можно было без труда сделать точную рельефную карту этой области. На западном горизонте размытой желтоватой массой лежали берега Южной Африки.
Путешественники в глубоком раздумье смотрели вниз. Всех их трепала лихарадка ожидания, не дававшая наслаждаться дивной картиной. Все вопросы, все споры были забыты на время, каждый думал о своем. Стэндертон неподвижно стоял у своего руля, готовый в любой момент повернуть машину назад, в спасительную воздушную стихию. Впервые за всю жизнь нервы этого человека вибрировали так сильно, что он с большим усилием сохранял самообладание. Одно было ясно: руль нужно значительно увеличить и, вероятно, также несущие поверхности. Но постепенно в нем росло убеждение, что „Звезда Африки“ проскочит разреженную среду, ввинтится в нее — иначе машина давно уже отказалась бы служить.
Он почувствовал руку на своем плече. Баумгарт стоял возле него и указывал на хронометр.
— Тридцать минут! Последние следы земной атмосферы остались позади! Мы скользим уже в туманном Облаке — ставка выиграна!
И в самом деле, они удалились на двести пятьдесят слишком километров от поверхности земного шара. Стрелка барометра не показывала давления. Шум взрывов значительно ослабел, а непривычный шорох и скрип у окон доказывали присутствие тонкого потока пыли, в котором неслась теперь „Звезда Африки“.
Черты инженера оживились. Он схватил руку ученого друга и промолвил только:
— Хвала небесам. Мы проскочили!
Баумгарт поспешил к Плэгу.
— Дело на мази: мы находимся в Облаке, подвигаемся вперед! — Меховой клуб поднялся с явным намерением облапить немца.
— Примите мои поздравления и лучшие пожелания, воскресший Колумб и Коперник! Грандиозно, неслыханно, небывало! Ни за что на свете не хотел бы я еще раз пережить эти последние четверть часа! Мысленно я уже видел, как эта банка из под сардин летит вниз, видел нас вылезающими из бочки, как мокрые мыши, в Капштадте под свист наших противников. Знаете, это нужно отпраздновать! Но чем, чем? Ба, да где же мои бутылки с триполитанским?.. — И он кинулся к одному из стенных шкафов.
Баумгарт тем временем провалился в машинное отделение и протянул руку Ковенкотту и Самге. — Мы добились своего! Облако держит нас!..
„Добрая капля“ старого Плэга на этот раз встретила сердечный прием. Даже Стэндертон у своего руля не пренебрег ею! И старый капитан получил, наконец, возможность самолично наложить руку на узду стального коня.
Между тем, Баумгарт отправлял беспроволочные телеграммы „Герольду“, Готорну, правительству. Они повсюду были уловлены и через несколько минут зашумели по всему миру, несясь в самые отдаленные уголки земли. Газеты выпускали экстренные выпуски, повсюду говорили о событии, вызвавшем радостную сенсацию, как всегда, когда смелая идея, воплотившись в действительность, становится достоянием человечества, когда давнишняя, заветная мечта обретает образ и бытие. В расстоянии семисот километров от земли Баумгарт сел к столу и нацарапал стальным резцом на платиновой пластике радостное приветствие Элизабет. Вторая пластинка заключала в себе сообщение президенту Африканских Соединенных Штатов, а третья — краткий отчет для „Африканского Герольда.“ Через несколько секунд три цилиндра выскользнули через выводную трубку в бездну. Блеснув на солнце, как осколки стекла на дна ручейка, они исчезли в бездне.
Из этих трех оригинальных писем найдено было только два. Одно выудило из воды дозорное судно „Кондор“, а второй цилиндр, разбрасывая искры магниевого пламени, упал на небольшой двор ткацкой фабрики на Мадагаскаре. Третий цилиндр, предназначавшийся для „Герольда“, не был найден. Правда, эти металлические приветствия достигли места назначения лишь через два дня, — но какая блаженная улыбка пробежала по лицу Элизабет Готорн, когда она взяла в руки тонкий блестящий листочек! Этот привет с неба потом целых полвека был для нее святыней. Говорят, она так крепко зажала в руке эту металлическую карточку на смертном одре, что пришлось похоронить ее с нею.
В тысяче километров над поверхностью земли „3везда Африки“ повернула. Испытывать было нечего, Стэндертон-Квиль убедился лишь, что несущие поверхности и руль нужно видоизменить для увеличения безопасности полета. Люди, заключенные в стальную темницу, теперь только почувствовали всю красоту необыкновенного зрелища, открывшегося перед ними! Поле зрения колоссально расширилось. Далеко на юге местами показывались из тумана первые ледяные барьеры Полюса. Облачные массы носились над ними, а на севере, где должны были лежать берега Индии, возвышалась темная синеватая стена с белыми зубцами. Облака и опять облака, в которых, однако трудно было признать таковые, ибо они сливались в плотные массы, в горы со снеговыми вершинами, под которыми, казалось, погребены были сооружения людей.
Аппарат медленно спускался к земле.
Чудилось, что „Звезда Африки“ неподвижно стоит в пространстве, а масса серых, зеленоватых, желтых и белых пятен с быстротой урагана поднимается снизу. Хлопья ваты — облака — придвигались все ближе; скоро аппарат потонул в облачном море, затем облака оказались выше его, и корабль понесся на небольшой высоте над океаном.
Местами виднелись темные точки судов. От них поднимались крохотные белые дымки: это были салютные выстрелы, гром которых тонул в грохоте взрывов. Наконец, вынырнул Капштадт со своими белыми крышами и зеркальными окнами. Показались человеческие массы — целое море красноватых пятен, десятки тысяч белых платочков, трепетавших, как мотыльки!
Вот вынырнули черные постройки узамбаранитных заводов, показались светлые рельсы стартовой площадки. Машину застопорили. С шипением опустилось блестящее тело.
А вокруг слышался шум, неясный гул, словно ураган мчался по лесам.
Сильный толчок, еще толчок, скрип… „Звезда Африки“ легла неподвижно!
Распахнулись окна, ворвался свежий воздух. Показалось радостное взволнованное лицо Баумгарта. Нежная белая ручка вдвинулась в люк, и когда голова немца высунулась из окна, две мягких руки обвили его шею, и горячее лицо прижалось к его лицу.
А шум нарастал, нарастал, и десятки тысяч платочков трепетали в солнечном свете.
ГЛАВА XI
Солнце, окутанное оранжевым туманом, садилось за Нилом, порождая изумительные отражения на глади широкой реки. Сверху, где тянулась цепь холмов Джебель-Мокаттама, лежал в желтоватом тумане Каир, даль тонула в причудливой фиолетовой тени. Горячий сухой поток воздуха струился из Ливийской пустыни; до сих пор, несмотря на все усилия, людям удалось обратить лишь небольшую часть ее в плодородные пашни.
Трое мужчин, выйдя из чудесного здания обсерватории, которое светилось далеко за городом, как волшебный замок, в лучах заходящего солнца, направлялись по небольшому парку к лужайке, заросшей невысокой травой.
— Здесь, уважаемый мой коллега, вы видите перед собой наш новый исполинский телескоп — несомненно, на долгое время величайший в мире! Мы надеемся при его помощи исторгнуть последние тайны звездной вселенной!
Баумгарт поднес руку козырьком к глазам и стал всматриваться в зелень лужайки.
— При всем добром желании я ничего не вижу, уважаемый Бен-Хаффа! И если вы не зарыли ваш исполинский телескоп в землю, то я уж не знаю, где его искать!
Бен-Хаффа самодовольно усмехнулся.
— Мы и впрямь зарыли его в землю: вы стоите прямо перед ним! Еще один шаг — и вы упадете в его стотридцатиметровую трубу и утонете в исполинском зеркале!
Он опять засмеялся, затрясшись круглым брюшком; радуясь тому, что он сможет показать знаменитому немцу свой чудесный инструмент, он продел свою руку под руку Баумгарта.
