школьные учебники и дедушкину серую блузу. Со слезами на глазах Элиза смотрела на эти останки прежней дореформенной школы. Она знала, как любил дедушка свою профессию, как верил в образование, позволившее ему, крестьянскому сыну, прожить жизнь менее тяжелую, чем у его родителей. Он был сторонником обучения всеобъемлющего, светского и одинакового для всех и отстаивал эти идеи с горячностью подчас наивной, отказываясь признать, что времена изменились и последнее слово все чаще остается за неучами. Дедушка почувствовал себя преданным, когда его внучка Элиза согласилась на должность в частном колледже, вдобавок католическом.
За плинтусом, справа от буфета, было пустое пространство. Его обнаружил Улисс, когда она однажды показывала ему дедушкины реликвии, и юная Элиза не преминула воспользоваться этим тайником.
Опустившись на четвереньки, Элиза выдернула плинтус. Она хорошо помнила, что покоилось там в течение двадцати лет — коробка из-под печенья, она же «шкатулка с драгоценностями». Она спрятала ее здесь, у бабушки с дедушкой, чтобы быть уверенной: ни родители, ни сестра никогда до нее не доберутся. Элиза открыла шкатулку. Хороши драгоценности! Всего-то черно-белая фотография мальчика в шортах на фоне моря и дешевое колечко. Надев кольцо на палец, Элиза принялась разглядывать фотографию. Красивый подросток с длинными черными волосами, густой россыпью веснушек и той широкой улыбкой, какая бывает только в юности. Элиза тоже улыбнулась, вдруг осознав, что действительно любила его в том безоглядном возрасте, когда еще веришь, что кто-то может сделать тебя счастливой — навсегда.
«Зря я не согласилась поужинать с ним, — подумала Элиза. — Конечно, он изменился, но ведь не он один… Годы летят, и на нашем горизонте уже маячит та, что заграбастала Дружочка и уже подстерегает Маргариту. Жизнь коротка, он разведен, я почти в разводе. Возможно, сегодняшняя встреча — это знак, который посылает мне дедушка. Он всегда учил меня жить настоящим. Не пора ли наконец научиться?»
Элиза и Маргарита поужинали рано — супом, вареными яйцами и йогуртом. Скудность рациона подействовала на Элизу угнетающе. С каждым часом дом, лишенный сада, казался ей все неприветливей. После ужина Маргарита, извинившись, приняла снотворное и легла: слишком трудным выдался день. Не было и девяти, когда Элиза, подоткнув бабушке одеяло и поцеловав ее на ночь, закрыла ставни на первом этаже и замерла в сгустившихся сумерках.
«Настанет и мой черед», — подумала Элиза, и у нее засосало под ложечкой. В ее возрасте уже непозволительно отмахиваться от мыслей о смерти. В тридцать шесть лет она все еще принадлежит к категории молодых женщин, но сколько еще это продлится? Ей уже требуется не один день, чтобы восстановить силы после бессонной ночи. Иногда она просыпается с чувством усталости или болью в спине, и дыхание у нее стало короче, и она все чаще пользуется лифтом, избегая подъемов по лестнице. Эти признаки надвигающейся старости, смерти на марше, пугали ее.
Ей вдруг отчаянно захотелось укрыться в объятиях мужа, прижать к себе детей, вцепиться в эти живые существа, которым она нужна. Рядом с ними бег времени обретал смысл, с ним можно было мириться как с неизбежным злом, ведь время тратилось на то, чтобы создавать семью и растить детей. Но она поссорилась с Марком в один из тех моментов, когда воображаешь, будто молодость и здоровье даны тебе навечно. И теперь она одна — в ночи, в тоске и печали, а за окном вырубленный сад… Не позвонить ли Марку, не попросить ли прощения? Но позвонила она Улиссу.
Утром, когда она возвращалась домой к бабушке, на ее губах играла улыбка шальной девчонки, тайком сбежавшей на свидание. В комнате Улисса ничего не изменилось вплоть до постеров над кроватью и моделей самолетов на полке. Они вспоминали прошлое и обнимались с пылом подростков, нарушающих запреты. Потом заснули на слишком узкой для двоих кровати. И расстались, ничего друг другу не обещая. Дожидаться рассвета Элиза не пожелала, опасаясь разочаровать Улисса своим помятым с утра лицом. Да и ей самой, опьяненной воспоминаниями детства, не хотелось при резком свете дня столкнуться нос к носу с оплывшим седым мужиком.
Проходя через поникший сад, она почти ощущала, как бьется о спину коса, отрезанная шестнадцать лет назад. Свежесть и бодрость — вот что она испытывала, и ничего у нее не болело, несмотря на чересчур жесткую кровать. Элиза улыбнулась, заметив нарцисс, то ли уцелевший, то ли заново распустившийся. Он первый. За ним появятся другие цветы и заполонят дорожки. Без дедушкиного надзора сад одичает. Но это лишь значит, что жизнь никогда не кончается, просто становится другой.
— Где ты была? — осведомилась Маргарита. Она уже сидела за кухонным столом перед кружкой кофе. — Ты не ночевала дома?
Элиза чуть было не соврала, но решила, что в ее возрасте уже не обязательно оправдываться за каждый шаг.
— Я встречалась с приятелем.
Маргарита грозно сдвинула брови:
— У тебя еще остались приятели в наших краях?
— Бабушка, мне ведь не пятнадцать лет!
— Деточка, а как же Марк? Твоя мать говорила, что с мужем у вас не все ладится… Так вот, ночуя неизвестно где, брак не спасешь.
Элиза была потрясена: бабушка читает ей нотации!
— Да ничего особенного не случилось. Мы просто засиделись допоздна, я не хотела тебя будить и осталась там. Вот и все.
Маргарита молча намазывала масло на хлеб. Элиза не осмелилась попросить ее держать происшедшее в тайне.
— Понимаешь, бабуля, я была у…
— Элиза, я ни о чем тебя не спрашиваю!
— Но мне самой хочется с тобой поделиться. Потому что этого приятеля ты давно и хорошо знаешь. Не раз угощала его здесь, за этим столом. И вчера ты его видела, он был на похоронах.
— Да? Он со мной хотя бы поздоровался?
— Не знаю, но, думаю, поздоровался. Улисс. Ты должна его помнить.
Маргарита вдруг молитвенно сложила руки и прикрыла глаза:
— Девочка моя, я еще в своем уме. Хватит рассказывать мне сказки.
— Но это правда! Да что с тобой? Неважно себя чувствуешь?
— Улисса не было на похоронах твоего дедушки.
— Уверяю тебя — был. Он приехал продать родительский дом. Там я и ночевала.
— Улисс никогда бы не продал дом…
— Да говорю же тебе…
— Послушай, деточка, я не допытываюсь, с кем ты провела ночь, едва успев схоронить своего несчастного деда. Но вранье слушать не желаю! Если бы ты почаще приезжала сюда, если бы поменьше презирала людей, среди которых выросла, ты бы знала…
— Это несправедливо! У меня семья, работа, и живу я за тридевять земель! Но тот факт, что Улисс через столько лет узнал меня с первого взгляда, доказывает, что я по-прежнему здесь своя.
— А ты его тоже узнала?
— Ну… внешне он очень изменился, но когда мы разговорились, я поняла, что он остался прежним.
— Господи, твоя воля!.. — Маргарита встала, не допив кофе. Взмахом руки она дала понять, что разговор окончен. — Я собираюсь на кладбище. Проверить, все ли в порядке. Ты со мной?
Элиза намеревалась сесть на одиннадцатичасовой поезд, но не могла же она уехать, не помирившись с бабушкой.
Машину они оставили на том же месте, что и накануне. Ветер стих, потеплело. Земля была усыпана лепестками, напоминая о прощании с Дружочком, великим садовником.
— Надеюсь, они уже установили памятник. В этой яме еще хватит места. Для меня. Я их попросила сделать надпись так, чтобы можно было добавить и мое имя.
