приучили меня к осторожности. Но это был настоящий коньяк. Его запах шибанул мне в нос.
– Сэр?
Гродт предложил мне сесть на один из крутящихся стульев, а сам взобрался на другой.
– Ты должен рассказать мне свою историю.
Именно это я и попытался сделать, но он перебил меня через несколько минут.
– Автобиография, – заговорил он, скрестив ноги. – На ней базируется вся голоиндустрия. Десять тысяч кинотеатров – международное вещание.
Я нахмурился.
– Я – не писатель. Но у меня сохранился дневник, – я чуть подался вперед. – Если хотите, почитайте.
Он поднял руку, словно хотел остановить меня.
– Читать? – он нетерпеливо взмахнул рукой. – Нет… Нет… Мы уже наняли «свободного художника». Он написал твою автобиографию. Скоро моя команда адоптирует ее в голопьесу.
– Но откуда вы знаете..?
Он отмахнулся от меня, потом вытянул руки перед собой сложил рамку из больших и указательных пальцев и посмотрел на меня через эту рамку.
– Твое лицо слишком примелькалось у публики, – заявил оню – Мы не сможем тебя обойти, так пусть этот «лакомый кусочек» в постановке достанется именно тебе.
– Большое спасибо, мистер Гродт.
На столе зазвонил телефон, он схватил трубку и что-то прошептал в нее.
Я уставился за окно на садовника. Нахмурившись, тот подрезал розы Гродта лазерной палочкой. Я покачал головой. Любой из тех девяти тысяч, что остались на Ганимеде, с радостью поменялся бы местами с этим садовником.
– Думаю, для подобной голопостановки время еще не пришло.
– Ты сделаешь карьеру.
А я всего лишь хотел купить машину, конечно, если их начнут снова выпускать. Жизнь холостяка из офицерского общежития стоит меньше, чем удобрение для роз Гродта.
– Мне не нужна такая карьера. Я не стану делать ее на костях моих мертвых товарищей.
Гродт вздохнул.
– Я ожидал что-то вроде этого. Но ты образумишься. Мое предложение остается в силе. Но лишь до тех пор пока я не нарою другой более выгодный проект. Не мучайся слишком долго.
После этого я вернулся к остальным гостям, и даже поел то, что принципиально отличалось от меню протеинового бара Твай. А потом я залил все это beaucoup[45] коньяка. Я так и не познакомился ни с одной женщиной. Позже я узнал, что я был единственным, кто напился в ту ночь.
Утром, после прошлой вечеринки у Гродта, я улетел в космос и приземлился на Луне.
В этот раз, утро следующего дня показалось мне печальным. Я улетел в стратосферу со скоростью десять тысяч километров в час, и приземлился посреди Сахары.
Глава семнадцатая.
Мой номер в Рице был достаточно велик для меня, моего похмелья и Джиба. Но самое важное то, что на двери имелась старомодная цепочка безопасности, так что Твай не могла влезть ко мне без спроса. Но она могла звать, а потом изводить прислугу отеля, требуя, чтобы в моем номере активировали телефонный сигнал тревоги, так как на обычные звонки я не отвечал.
Когда сигнал тревоги прозвучал раз этак в двенадцатый, я стащил в головы подушку, в которую безуспешно пытался завернуться, включил телефон, естественно только звук, и прохрипел:
– Генерал Уондер.
– Вы собрались? – это, конечно, была Твай.
– Что?
– Через двадцать минут мы должны быть на Длинной полосе мыса Канаверал.
– А я думал Длинная полоса только для приземления Перехватчиков. И международных сверхзвуковых самолетов.
Телефон зашипел.
Одному меня научили Орд и армия: никогда не ложиться спать не собравшись, не важно пьяный я или трезвый. Я побрился, справил нужду, и через две минуты уже скользнул в лимузин к Твай, горбясь под огромной шинелью. Голова у меня пульсировала от боли.
Мы покатили, изредка встречая встречные машины скудного послевоенного движения.
– Вы были у Аарона Гродта? – повернулась ко мне Твай.
Я разглядывал отражение своего бледного лица и красных глаз в затененном боковом стекле.
– А что, об этом уже все знают?
– Мы всего лишь отслеживали ваше местопребывание. Вижу, вы вчера перебрали. Вы станните вести
