– Операция бесполезна. Лучевая не подходит. Химеотерапия отпадает. Можно попробовать иммунотерапию. Но, честно, это только продлит мучения. Я вас познакомлю с лечащим врачом, он хороший специалист. Все текущие дела лучше решать с ним, он ближе к больному. А я буду заходить, когда смогу. Дел полно. А тут еще у студентов-практикантов семестр начался. Просто дурдом.
В подтверждение этих слов из двери высунулась голова и закричала:
– Людмила Александровна, опять в подвале трубу прорвало!
– Без паники, – ответила профессорша. – Не первый раз.
– Так сегодня операционный день. Может свет закоротить.
– Сейчас разберемся.
Паша понял, что сейчас не до него, что лекция по онкологии закончена, и теперь ему предстоит общаться с лечащим врачом. Из разговора с ним Паша сделал вывод, что единственная задача этого врача – провожать пациентов на тот свет комфортно, насколько это возможно.
На душе было так тоскливо, что он вышел из больницы, побродил по старым московским улочкам, зашел в Елоховскую церковь, что находилась неподалеку, поставил свечки тем святым, которых он знал, и Христу как их начальнику. Потом вернулся к метро, выбрал небольшой букетик цветов и вернулся в больницу. Изображать энтузиазм и надежду было нелегко, особенно если ты не актер и играешь первый раз в жизни.
Аккуратно постучав в палату, Паша услышал дружное «Да!» Он вошел: на него глядело шесть пар несчастных женских глаз.
– Тетя Зина, здравствуй, как ты?
– Я хорошо, лежу тут, анализы сдаю, чувствую себя ничего.
Тетка лежала на самом неудобном месте: и не у окна, и не у двери, а посредине, у стенки.
– А ты почему не в отдельной палате?
– Сама попросилась с народом. Так веселее. И мы друг другу помогаем. А то лежишь одна, скучно.
Скучно не было. Одна больная храпела, задрав голову в потолок, другая что-то бормотала, создавая у неспециалиста впечатление, что ей лечиться надо в другом месте.
Паша поставил цветы в банку на столик к тетке.
– Тетя, чего тебе принести?
– Да пока ничего. Все я взяла с собой, вот когда моя любимая вода и сок кончатся, тогда принесешь.
– А вам что-нибудь надо? – Паша обратился к палате.
Палата сначала промолчала, потом стала благодарить, и только со второго раза женщина у окна робко сказала:
– Мне соку апельсинового не могли бы принести?
Весь ее стол и тумбочка были заставлены пакетами апельсинового сока.
– Мне все несут апельсиновый, а я пью только «J7», а его мне не дают.
– Хорошо, принесу.
– А мне капустки кочан, небольшой. Так, чтобы листочком шов прикрывать, он тогда не так болит.
– Надежда Степановна у нас после операции, поправляется. Ей на рану посоветовали капустные листья класть, – объяснила тетя.
– Хорошо, мигом слетаю.
– Летай, возвращайся, но про завтра не забудь! Можешь завтра не приходить, но уж на могилу Сушкина сходи.
– Я помню.
– Ну вот и хорошо.
Паша сбегал в ближайший супермаркет, купил фирменного сока, забежал на рынок, выбрал с видом знатока кочан, подходящий для изготовления повязки. В Москве еще стояло бабье лето, было нежарко, но он, весь мокрый, вернулся в больницу, раздал передачи и еще раз пообещал завтра сходить к Сушкину.
Вечером дома Паша начал обзванивать своих старых друзей. Володя со школы имел страсть к математике и сейчас уже был доцентом на математическом факультете университета.
– Володь, здравствуй, сразу скажи, что завтра делаешь?
– Как раз ничего – у меня библиотечный день.
– Ты писателя Сушкина любишь?
– Не так чтобы очень. Он ведь еще и актер был.
– А актера Сушкина?
– Актер он был, честно, так себе.
– Ладно, сдаюсь. Мне нужен свидетель, сходить на могилу Сушкина и положить десяток гвоздик. Потом помянем Сушкина, ему завтра семьдесят пять.
– Ну, раз надо, тогда другое дело. Говори, когда и где.
– На Преганьках. С утра. Вечером на кладбище не ходят. Потом посидим, пивка попьем.
– Часов в десять?
– Давай в одиннадцать. Это ты привык на лекции в такую рань вставать. Для меня это выше сил.
– Так в одиннадцать. У выхода из метро, что ближе к кладбищу.
– Я там не был никогда.
– Ничего, найдешь.
Утром, встретив у метро Володю, после коротких приветствий и объятий Паша подошел к цветочному ларьку. Он привык, еще с похорон родителей, что на кладбище и травинки не купишь.
– Пошли, там купим.
– А вдруг там не будет, тогда возвращаться придется.
– Ладно, действуй.
Паша взял два десятка белых гвоздик, упакованных прямо на плантации и перевязанных резиночкой. Вот, оказывается, где новые русские берут резинки перевязывать пачки баксов! Паша разделил пополам вязанку гвоздик и пересчитал. Количество должно быть четным. Это он точно знал. Десять оставил себе, десять дал Володе. Подойдя к воротам кладбища, друзья обнаружили огромное количество цветочных ларьков и продавцов искусственных цветов и венков. Володя подошел и приценился.
– Паш, я говорил тебе, что здесь цветы лучше и дешевле.
– Буду знать.
Паша поймал себя на мысли, которую раньше старательно отгонял: теперь на это кладбище придется ходить регулярно.
– Пойдем.
– А куда?
– Я и сам здесь первый раз. Говорят, где-то справа, как войдешь.
Действительно, сразу от ворот нельзя было не заметить могилу Сушкина. Стояло солнечное сентябрьское утро. На кладбище царило праздничное оживление. Народ, который кормился за счет кладбища, был в предвкушении торжеств в честь Сушкина. Уже с утра вокруг могилы стояли поклонницы его таланта. На вид они все были юбилейного возраста, ровесницы Сушкина. У Паши возникло ощущение, что он не на кладбище, а на арене цирка. Он положил цветы, поправил их, пробормотал что-то от имени своей тетки и отошел. Володя просто положил цветы. Со скорбным выражением лиц они прошли дальше по первому ряду могил. Сразу за Сушкиным лежал знаменитый журналист Жарков, за ним следом спортсмен, чемпион мира Гургенидзе, а потом его брат, вор в законе Гургенидзе-младший.
Приятели развернулись. Миссия выполнена. Времени было потрачено пять минут. Чтобы не уходить так быстро, они сделали круг чуть больше. Справа, прямо на проезжей части, была могила сына композитора Мылова – жуткое переплетение больших золоченных ангелов и черных кладбищенских решеток.
– У этого Мылова нет вкуса, это просто кич какой-то, – не выдержал Володя.
– А зачем композитору вкус, он ведь не дизайнер.
– Вот он и пишет безвкусную музыку.
– Потише ты, про Мылова говорят, у него такие связи...
– Мне-то что, надеюсь, на должность доцента математики он не претендует.
– Мало ли что.
