– В колумбарии?
– А ты не видал? – Сережа проникся к Паше каким-то дружеским чувством. То ли денег заработал на Паше и пытался его отблагодарить, то ли просто Паша ему понравился. А может быть, он узнал, что Паша журналист, и уважал его как человека пишущего. – Пойдем, покажу.
Они пошли в центр кладбища, где стояло здание колумбария.
– А как Иваныч одевался! Песня! Всегда в черном: и костюм, и галстук, и плащ был черный, и шляпа. У нас теперь шляп не носят, так он шутил, что это форма такая у него. Рассказывал нам, что один раз в жару надел гавайку и джинсы и поехал на дачу, так тут же его нашли – и к свежему покойнику. Он говорил, что со стыда чуть под землю не провалился, правда, родственники от горя и не заметили, но он с тех пор никогда свою форму не нарушал.
– Всегда в черном?
– Всегда! Хоть на пляже. Чудесный был человек! И жена у него француженка была.
– Настоящая?
– Из Парижа. Настоящей и не бывает. Нашел он ее там, когда по обмену был во Франции, еще при Брежневе. Всех на кладбище Пер ля Шез повели, цветы положить коммунарам, а его нет. Он в это время интересовался, как кладбищенский экскаватор работает – у нас тогда таких не было. А там дочка директора кладбища ему все и рассказала.
– Он что, языки знал?
– Какое там! Но говорил, что о своем кладбищенском деле на любом языке понимает. Они с женой как начнут – она по-французски, а он по-русски, – так прямо с ума сойдешь! А они понимают. Так что жена у него производственная была. Ласки ему не хватало, настоящей любви.
– А от чего же он помер?
– Видел могилу сына композитора Мылова?
– Конечно, при входе на дороге.
– Так вот с этого все и началось. Мылов этот приходит и говорит, чтобы могила была на проезжей части дороги, прямо на ходу. А Иваныч – ни в какую. Кричали страшно! В конце Иваныч говорит: «Пока я директор Спасо-Преганьковского, такого не будет». Мылов ушел и дверью хлопнул. А наутро приказ: снять Могильного с должности директора. Вот так! Могилу Мылову вырыли, а Иваныч заболел и вскоре помер. Мы уж его всем кладбищем, как могли, обустроили, сейчас увидишь. Такие нынче композиторы, кого хочешь в гроб вгонят!
Они зашли в здание колумбария. Стены в полутьме пестрили именами и фамилиями, втиснутыми в стандартные ячейки, как в разделе объявлений в газете. Сережа подвел Пашу к нужному месту. Под прах Иваныча было отведено сразу несколько ячеек, а за витринным стеклом стояла огромная урна, больше похожая на футбольный кубок.
– Правда, красота? – спросил Сережа.
Паша застыл, как парализованный, глядя на урну. Сережа уважительно решил, что Паша любит красоту и понимает, как работник газеты. И решил помолчать. Но Паша смотрел не на кубок. Рядом в стандартном отделении было написано не как у всех – Иванов, Петров, Сидоров, – нет, там было написано: «Зине Чернота». То есть кому, а не кто там лежит. Тем более Зина Чернота сейчас точно лежала в морге, а не здесь. Паша разволновался. Вместе с Сережей они молча вышли из колумбария, и сторожиха закрыла за ними двери на ночь. Паша пожал Сереже руку, и тот побрел по аллее, туда, где в сумерках кто-то все еще рыл могилу. Паша же отправился домой с твердой решимостью прийти сюда в будний день с отверткой.
На следующий день похороны прошли как положено. Сначала – в морг. От советского сервиса не осталось и следа. Все сотрудники были тихи, аккуратны и вежливы. Никаких неожиданностей не было. Если и возникали маленькие заминки, то их мгновенно исправлял Триц. Береза исчезла бесследно. Не только корней не осталось в яме, но любопытный Паша даже опилок нигде не нашел. Он и сам начал сомневаться, была ли береза.
На поминках немногочисленные родственники и сотрудники говорили хорошие слова про тетю Зину. Сидя в ее квартире с рюмкой водки, Паша почему-то вдруг ясно вспомнил, как однажды явился сюда вечером без звонка – забрать как раз ту самую курсовую работу про Пушкина, и, к своему удивлению, обнаружил, что тетя была не одна. Она пила водку из этих же рюмок с незнакомым ему мужиком в черном костюме. Паша выпил с ними и побежал дальше, никакого значения этому событию не придав. Теперь, обнаружив «почтовый ящик» в колумбарии, он посмотрел на тот случай по-другому. Действительно ли тетя Зина была незнакома с директором Спасо-Преганьковского кладбища, как она написала в записке?
Утром следующего дня, вооружившись большой отверткой, он отправился на кладбище. Все здесь шло своим чередом: проходили похоронные процессии, дворники мели опавшую листву, никому не было дело до человека, вошедшего в здание колумбария. На всякий случай, наученный еще страхом советских времен, Паша взял с собой свидетельство о смерти Зинаиды Чернота, так что, если бы его даже застукали за вскрытием погребений, у него был документ, что это место его тети. Заржавевшие винты поддались не сразу. Несколько раз, оглядываясь по сторонам, Паша прикладывал к отвертке все свои силы.
Упорство всегда дает плоды, и старый винт со скрипом, обсыпая полку ржавчиной, поддался. Открутить другие было парой пустяков. За мраморной доской Паша обнаружил то, что и ожидал, хотя сокровища порадовали бы его больше. Там лежали бумаги. Паша быстро засунул их во внутренний карман куртки и, заметая следы преступления, смахнул ржавчину.
Могильщик-фантаст
Он быстро вышел из колумбария и пошел по знакомой аллее к свежей могиле тети. Сел на ближайшую скамейку у соседней могилы, достал бумаги. Среди них было несколько рукописных листков из тетради, два листка, напечатанных на машинке, и одно старинное письмо на желтой бумаге, написанное, наверное, еще гусиным пером, судя по готическим буквам, на немецком языке. Паша решил начать с тетрадных листков, потому что они начинались словами: «Дорогая Зина!» Немецкого он все равно не знал, а напечатанное интереснее читать дома. Положив все лишнее в карман, Паша разложил первый листок. Но прочитать ему не дали. К нему подошел могильщик в сапогах и форменной куртке.
– Пишешь? Писатель? – спросил он. – Здесь много писателей ходит. У своих кумиров вдохновение черпают. Кто у Сушкина, а кто и у поэтов, тут их много лежит, и прекрасные есть поэты.
Паша молчал. Ему хотелось заняться своими делами и не показывать найденные бумаги на людях. Могильщик не собирался уходить и продолжал:
– А я тоже роман написал. Фантастический.
Паша не выдержал:
– О чем?
– Об одном собирателе, коллекционере. Он собирал оружие. Только настоящее, не подделку какую- нибудь под старину, а настоящее оружие, которое работает. Поэтому коллекция у него была небольшая. Но очень интересная. Для нее он построил в центре города дом, который назвал арсеналом. И вот однажды, когда началась перестройка, ему предложили атомную бомбу. Не простую атомную бомбу – такие его не интересовали, а уникальную, украшенную, как старинная сабля, огромными рубинами и изумрудами, покрытую золотом, платиной и красивыми гравировками. Главный вопрос был, настоящая ли она. Физики- атомщики проверили детекторами и убедились, что самая настоящая.
– Ну и что дальше?
– А дальше, как учил наш коллега Чехов, если в первой части романа висит атомная бомба, то во второй части она взрывается.
– Взорвалась? – решил убедиться Паша.
– Конечно, взорвалась. От города осталась только пыль. Ровное место, похожее на соляное озеро. Даже от Хиросимы кое-что осталось. От Нагасаки полно чего осталось, а тут только пыль.
Спроси меня, почему.
– Почему? – механически повторил Паша.
– А потому, что драгоценные камни были не украшения, а кристаллические генераторы нейтронной накачки. Они усиливали разрушительный эффект. Вот так!
– А вы что, в физике разбираетесь, раз знаете про эти генераторы?
– Разбирается, вернее, раньше разбирался. – К ним подошел еще один могильщик. – Опять про роман рассказывал? Не слушайте вы его. Врет он все! Никакой он не писатель, а шпион.
