было холодно, и он недовольно попискивал.
Я хотела было кинуться к нему, но остановилась, словно натолкнувшись на невидимую, но непроницаемую стену. Магия. Меня отгородили магической загородкой. Легкое, мелкое заклинание, подвластное даже новичку. Ух, как я разнесла бы ее в клочки еще совсем недавно… Да недавно никто бы и не посмел проделывать со мной такие шутки, а теперь… Теперь я, утратившая силу, вычеркнутая, чужая, могла только наблюдать за тем, что происходило внутри.
Там готовилось явно торжественное, преисполненное мощной силы и мрачности действо. Это я ощущала даже отсюда, из-за стены. На столе, на обоих его концах, пылали большие свечи в высоких, массивных, старинного вида канделябрах. Свечи же горели и на стенах. Вдоль одной из них, справа от меня, стояли, выстроившись в рядок, пять женщин, одетые в белые до пят то ли балахоны, то ли врачебные халаты. В одной из них, дальней от меня, я узнала свою наставницу, другие мне были незнакомы, наверное, это были те самые горничные, которые работали в доме, кого бы еще можно было сюда привести… Все пятеро стояли, не двигаясь и глядя в одну точку, губы их слегка шевелились, как будто они повторяли слова неслышного мне заклинания, на лицах застыло выражение сверхъестественного озарения…
Я проследила их взгляд. Там, по левую сторону стола и чуть в отдалении, куда не падал свет пламени свечей, стояла какая-то высокая фигура, скрытая темным плащом. Ясно было, что ей-то и принадлежит главная роль в этом безумном спектакле. И пусть бы себе, я не против, мне бы лишь взять своего мальчика и уйти, и даже магию мою пускай забирают, вот только эта стена… Я судорожно начала вспоминать все возможные способы борьбы с подобного рода заклинаниями, пытаясь отыскать хоть один, подвластный человеку, непричастному магии…
Малыш вдруг резко дернулся, я отвлеклась, и в то же мгновение в наблюдаемой мизансцене что-то изменилось. Женщины сделали шаг вперед, воздели руки вверх и, судя по движениям губ, запели, младенец засучил ножками… Темная фигура из угла сделала шаг вперед. Хор простер к ней руки в молитвенном экстазе, она озарилась светом, резким движением руки отбросила скрывающий лицо плащ…
Я закричала в голос. Я не могла поверить своим глазам. Это… Это был Гуру. Слава богу! Он узнал, и успел, оказался на месте, сам, без меня. Какое счастье! Наш мальчик спасен, и я…
Гуру сделал шаг к столу. Поднял — нет, пожалуй, даже воздел вверх обе руки. Поднял глаза ввысь. Вид его был преисполнен торжественного ожидания. Напряжение этой позы было столь велико, что я невольно тоже перевела взгляд в том же направлении — и не поверила собственным глазам. В руке он держал огромный нож!
Я затрясла головой и протерла рукой глаза в надежде, что это только морок, который сейчас рассеется. Но нет — все осталось на своих местах — и Гуру, и нож в его руках. Может быть, это такой маскарад, может быть, он должен сначала как-то им подыграть, и только потом…
Осознание истины пронзило меня всю, словно ударом тока. Дура! Кому, к чертям, подыгрывать?! Это он-то! Теткам этим убогим, что ли? Да это они все, как завороженные, смотрят ему в рот, готовые плясать по малейшему движению пальца! Кого я хочу уговорить? Ведь это ему, как никому другому, не нужен ребенок сомнительного происхождения, да еще незаконный, да с темным полем, да… Ведь это он запрятал нас сюда, это он позаботился, чтобы никто не знал, что у меня вообще будет ребенок, чтобы меня не искали, чтобы никто не знал, где я, что со мной… Хотя это ведь и неважно, меня все равно некому было бы искать, я одна на свете…
Нет! Не одна! У меня есть ребенок, мой мальчик, и это его они собираются там сейчас… Чтобы никакого пятна на блестящей репутации великого Гуру! Нет! Не выйдет! Не отдам!
Я яростно заорала и бросилась всем телом на невидимую перегородку. Разнесу! Никакой магией не спасетесь! И — о чудо! — она поддалась, действительно рассыпалась в прах под моим напором, и я оказалась там, среди них.
От неожиданности я потеряла разгон и остановилась, не долетев нескольких шагов до стола. При моем появлении Гуру опустил руки и перевел на меня слегка удивленный взгляд. Его лицо не выражало ни злобы, ни агрессии, ни какого-то мистического оцепенения — нормальное, умное, такое любимое мной когда-то лицо. Во мне, вопреки всему, снова зашевелилась надежда. Может быть, все-таки…
— Что происходит? — обратилась я к нему, не в силах справиться с ней. — Что ты здесь делаешь? Зачем этот дурацкий маскарад?
Он повернулся ко мне и улыбнулся своей такой знакомой, такой привычной, родной улыбкой. Нет, наверное, я чего-то не понимаю. Сейчас он мне все объяснит, мир встанет на место, и все снова будет хорошо.
— Это не маскарад, — сказал он.
— Тогда… Зачем все это? — я обвела рукой сцену. — Что это означает?
— Это экзорцизм.
— Я не знаю, что это такое. Объясни.
Он раздраженно пожал плечами.
— Ну что тут объяснять? Как будто ты дурочка. Экзорцизм — значит изгнание дьявола, уничтожение зла. Ты же видишь, что здесь происходит, — рукой с ножом он указал на младенца, лежащего на столе. Я замерла. — Видишь? Среди нас оказалось зло. Враждебные силы. И мы должны очистить себя от них.
Бред какой-то. Как может ребенок, любой ребенок, быть злом?! Не говоря о том, что это был его собственный ребенок. Может, он пьян? Или эти тетки все-таки умудрились заморочить? Но все-таки… он же разумный человек…
— Послушай, — осторожно сказала я. — Ну да, я понимаю, с аурой там что-то не то, я согласна, но это все… Эти тряпки, ножи? Мы же не в средневековье, в конце концов… Есть какие-то другие методы…
Он покачал головой.
— Я не могу рисковать. Это древний, давно забытый обряд. Я восстановил его по старым книгам. Да, несколько архаично, не спорю, но, поскольку никаких современных экспериментов не проводилось, все должно идти так, как предписано, без отклонений. Ты бы знала, с каким трудом я сумел все это найти… Но если все получится, я не только уничтожу зло, но и получу мощнейший заряд новой силы, так что дело стоит того. Ты сама…
Бред продолжался. Самое страшное было то, что говорил он, как нормальный человек, с теми же интонациями, теми же словами, а смысл всего этого был… Он не укладывался в голове, этот смысл. И я совершенно не понимала, как же мне быть.
Ребенок на столе снова завозился и захныкал. Меня охватило жаром. Думать было некогда.
— Отдай его мне, а? — просто попросила я. — Ну пожалуйста. Не надо ничего этого. Можно, я заберу его отсюда, и все?
Гуру не ответил, только качнул головой и грустно улыбнулся мне.
— Слушай, — я уже знала, что все бесполезно, но дурацкая надежда еще мешала мне, цеплялась за мысли, лезла во все углы… И потом, что еще я могла? Вдруг все-таки в нем проснется… не знаю что, все равно, пусть хоть жалость. — Ему холодно, смотри. Он маленький. Мой. Дай его мне. И мы уйдем, обещаю, и я никогда…
— Ну куда ты уйдешь? — его голос звучал так ласково и спокойно, как будто мы с ним сидели дома на диване, а весь фильм ужасов шел перед нами по телевизору. — С таким ребенком? Его же не спрячешь, ты же не можешь этого не понимать. Это ошибка природы, уродство, нарушение всех возможных законов, причем вопиющее нарушение. Это позор, пятно…
Я молчала, не зная, что ответить, и надо ли это делать вообще. Внутри себя я не соглашалась ни с одним его словом, но что-то подсказывало мне, что сейчас лучше не возражать. Он положил нож на край стола и продолжил.
— И потом, даже если тебе теперь все равно, я-то уж в любом случае не могу себе этого позволить. Ну ты сама подумай. У меня выборы, Программа, на меня рассчитывают… Ты только представь себе, что начнется, если обнаружится вот такое, — он кивнул на ребенка. — Какой они тут же подымут шум. — Лицо его болезненно сморщилось. — Эта история с самого начала была достаточно сомнительной, все-таки я женат, и вообще, а уж теперь… Нет, это единственный выход. И, между прочим…
Его явно посетила какая-то новая идея. Я продолжала молчать, прислушиваясь к его словам и одновременно судорожно пытаясь придумать какие-нибудь свои собственные правильные слова или
