не весело. Шел четвертый день беспрерывной игры.
«Наутро там нашли два трупа», — мрачно пошутила мама перед сном — но нет, наутро оба были живы и доигрывали. Но наконец Игорь — так звали мужика — откланялся. Он просто поднялся и, попрощавшись, пошел к двери.
— Игорь, вы сейчас домой? — участливо спросила его мама.
— Нет, домой жена не пустит. Поеду отсыпаться на дачу, потом посмотрим.
Взял чемодан и ушел, понурившись.
— Проиграл мужик все, подчистую, — с удовлетворением глядя ему вслед, сказал отец и двинулся в спальню.
Следующие двое суток он проспал.
ТЕЛЕФОННЫЕ СТРАДАНИЯ
Когда у отца кончались деньги, он залегал на дно. Дни напролет он не вылезал из дома, читая у себя на диване и играя в карты сам с собой. Настроение у него в периоды безденежья было жуткое, он был мрачным, раздражительным и мелочным до невыносимости.
— Зачем купила ребенку коньки? — ругал он маму. — Она все равно кататься не умеет. У нас нет денег.
Или: зачем купила эти тарелки? Что, у нас тарелок нет?
В такие периоды я боялась возвращаться из школы домой. Я знала, что отец, в засаленном халате, небритый, взъерошенный, то мрачнее тучи, то возбужденный до предела, будет по своему обычаю мерить квартиру огромными шагами и строить планы, как раздобыть денег. Лучше всего ему думалось во время игры, поэтому мне все время приходилось с ним играть — в основном в нарды, но также и в шашки, шахматы, настольный хоккей и футбол, в точки, в крестики-нолики, в корабли и прочее. Играть я, вообще- то, любила и большей частью получала от этого удовольствие, но когда игра превращалась в обязанность, когда играть надо было целый день и не было времени даже сделать уроки или почитать — тогда хотелось поскорее оказаться где-нибудь в другом месте. Но самым неприятным были даже не игры, а телефон.
Отец прятался от тех, кому он был должен деньги, поэтому к телефону не подходил. На звонки должна была отвечать я. Но всем подряд говорить, что папы нет дома, было нельзя, потому что могли позвонить как раз те, у кого он собирался одолжить на этот раз.
Для Слона, Арика, Ивана, Вадима или Андрея его нет дома. А если это Лева, Паша, Вайнберг, тогда звать его к телефону. Ребенку в семь-восемь лет запомнить все имена и к какому списку они принадлежат, непросто. От любого звонка сердце У меня уходило в пятки, я шла к телефону как на Голгофу. И чаще всего ошибалась.
— Алле, здравствуйте. А папы нет дома. Что ему передать, кто звонил? А… Аркадий, — лихорадочно соображаю, что Аркадия вроде бы в списках нет, и говорю, как меня учили: — Ой, вот, кажется, он пришел. Папа, тебя к телефону.
Отец делает мне зверское лицо и берет трубку. Потом выясняется, что Арик — это как раз сокращение от Аркадия, и от него отец скрывается больше всего. Но откуда мне было это знать?!
Очередной звонок.
— Ну, кто это был? — спрашивает отец после очередного разговора.
— Какой-то Леня, — беспечно отвечаю я, будучи уверена, что на этот раз все в порядке.
— С низким голосом? Ох, ну и идиотка! Это же Вайнберг! Я его жду, он обещал одолжить, а ты говоришь «нет дома»!
— Откуда мне знать? Ты сказал — Вайнберг, а не Леня. Надо было так и говорить — Леня.
— Да ты же его видела, ты с ним столько раз говорила! Разве ты не можешь голос отличить? У него такой низкий бас, очень легко понять, если захотеть. Я тебя не так часто прошу о чем-то, а ты не можешь собраться и раз в жизни сделать все правильно! Это же так просто!
К моему телефонному воспитанию присоединилась и мама. У нее тоже были требования к тому, как и что можно говорить по телефону. Я, так уж получилось, росла очень открытым и правдивым ребенком, и кроме того, довольно общительным. Врать и изворачиваться было не в моей природе, я всегда предпочитала говорить правду. Это ведь намного проще, тебя спросили — ты ответила как на духу. Но отвечать потом за эту «правду» не тебе, а другим, старалась объяснить мама и втолковывала мне, что речь идет даже не о вранье — просто не все надо говорить. А уж Софе желательно не говорить вообще ничего.
С отцовскими знакомыми, хотя это и было тяжелой интеллектуальной нагрузкой, я еще могла правиться, но врать родной бабушке и вообще близким было нелегко эмоционально. Софа в прошлой жизни точно была инквизитором. Скрыть от нее что-либо не представлялось возможным, она выпытывала и выпытывала, пока вся картина не становилась ей совершенно ясна. И картина эта всегда была такова: моя мама — враг и сволочь, посланная дьяволом, чтобы погубить ее сына. Все, что она делает, делается только для того, чтобы навредить ему, ну и ей, Софе, за компанию.
Выбив из меня информацию, Софа потом предъявляла ее родителям, как вещдоки, и не сосчитать было разгоравшихся вечерами по телефону скандалов между нею и отцом, которые потом переходили в ссору между родителями. Отец уходил, хлопнув дверью, и заканчивалось все тем, что мама начинала выяснять, что я ляпнула Софе на этот раз.
Таким образом, немного повзрослев, я волей-неволей выработала наконец-то свой стиль общения по телефону, и теперь все стали шутить, что в будущем я стану второй Мата Хари.
Мне теперь было не важно, кто звонит: бабушки, тетя, мамины или отцовские друзья, хоть сам Господь Бог.
— Алле. Здравствуйте. Это Алиса.
— Папа дома? — спрашивает меня, например, его лучший друг.
— Нет. Простите, а кто его спрашивает? — хотя я и узнала голос, но надо быть уверенной.
— Да это я, Жора. Ты меня не узнала? А где он?
— Не знаю, — я отлично знаю, что отец пошел в ателье гладить свои рубашки — маме он эту тонкую Работу не доверял. Но я не собираюсь колоться.
— А когда обещал вернуться?
— Не знаю, — отвечаю я, хотя отец сказал, что придет через пару часов.
— А мама дома?
— Нет.
— А где она?
— Не знаю.
«Это подозрительно, — думаю я. — Зачем он спрашивает про маму? Он же папин друг. Непорядок».
— На работе?
— Не знаю. Наверное, но я не знаю точно, — отлично знаю, что мама на работе, но вдруг это секретная информация?
Вдруг, если я скажу, что она на работе, он узнает ее телефон и будет ей звонить, а она не захочет с ним разговаривать, или, может быть, она вообще не хочет, чтобы он знал, чем она занимается. Надежней — ничего не говорить.
— Когда она должна прийти? Мне нужно поговорить с кем-то из родителей. Это важно.
— Я не знаю. А что передать? Я могу записать — вот, у меня подготовлены бумага и ручка.
— Да ладно, не нужно. Я попозже перезвоню.
— До свидания, — говорю я с облегчением.
Уф, тяжелая это работа. Но вроде бы ничего не рассекретила и сама все, что могла, узнала.
Знакомые начали жаловаться родителям, что со мной невозможно разговаривать, родители в свою очередь начали пытаться скорректировать мой телефонный стиль. В результате я решила, что не подходить
