Я пришла к Марине зализать раны и обсудить варианты пути к успеху и славе.
— Что ты делаешь, когда он кончает? — по-деловому спросила меня Марина, когда я в очередной раз стала пересказывать ей мой последний разговор с Громовым.
— Э-э, ничего, собственно, — как-то растерялась я.
— Но ты предохраняешься?
— Нет.
Я об этом почти ничего не знала, с мамой не поговоришь, она впадает в транс от одной мысли, что у меня может быть секс. С мужчинами тоже не поговоришь, они очень неохотно общаются на темы беременности, предохранения и прочего. Предпочитают, чтобы женщины сами утрясали эти вопросы, не вовлекая их в свои женские проблемы. Марина дала мне презервативы, противозачаточные таблетки; рассказала, что кончают не только мужчины, но и женщины. Из моего небогатого опыта пока никак не следовало, что мой оргазм — это тоже важно, никто им не интересовался.
Раздался телефонный звонок.
— Ответь, пожалуйста, я не могу отойти от плиты, — попросила Марина, помешивая кашу в кастрюле.
Маленький Игорь, их с Глебом старший сын и мой крестник, сидел здесь же, в кухне, на своем стульчике, в ожидании обеда.
— Алле, — сказала я, снимая трубку.
— Это Костя, — ответил мне красивый низкий мужской голос.
«Ну, Костя, и что, собственно? Тебе кого, Глеба или Марину?» — подумала я про себя, но вслух этого не произнесла, все-таки не мой же знакомый.
— Это Костя, — сказала я Марине.
Та, одной рукой продолжая помешивать кашу, второй ухватила стоящую рядом швабру и постучала ею в потолок.
Тук-тук-тук — три раза.
— Передай ему, сейчас спустится.
— Сейчас спустится, — как попугай, сказала я в трубку. На том конце провода невежливо промолчали.
Раздался стук в дверь, я пошла открывать. На пороге стоял красивый, но сильно помятый, очень худой длинноволосый парень рокового вида. Лицо его мне было смутно знакомо, но вот так сразу вспомнить, кто он такой, я не смогла.
Пока он разговаривал по телефону, а Марина давала Игорю обед, я все пыталась вспомнить, откуда же его знаю. Из вежливости я старалась не очень прислушиваться к разговору, но какие-то слова долетали.
— Репетиция… во сколько? Когда быть на вокзале?
И до меня дошло — это был Алексей Штарков, классный блюзовый гитарист, который играл со многими командами, но подолгу нигде не задерживался.
— Божена теперь живет с Лехой, — объяснила мне Марина, когда тот ушел. — Телефон у них в квартире сломался, и им звонят по нашему номеру, я стучу в потолок, они приходят. А Костя — это Кинчев, они друзья.
Много лет Марина мне рассказывала о своей соседке сверху Божене, наркоманке и алкоголичке. Вечно к ней ходили всякие темные личности, часто они ошибались этажом и ломились в Маринину дверь в любое время дня и ночи. Марину это бесило, особенно когда родился Игорь. Она повесила на входную дверь огромный плакат «Не звонить! Спит ребенок!» — но это не помогало.
Там, наверху, устраивали постоянно пьянки, драки и еще бог знает что. Несколько раз у Марины обваливался потолок в ванной комнате, потому что Божена отрубалась, лежа в ванне, и вода переливалась через край. Были какие-то мелкие пожары, от которых на потолке осталось большое бурое пятно, а дверь в Боженину квартиру почти сгорела. Соседи вызывали милицию, всех уводили, и на какое-то время становилось тихо. А потом все начиналось по новой.
Марину соседская квартира и жизнь за обгоревшей дверью волновала и манила к себе. Божена была не просто пьянь, она была олдовой хиппи; до того как подсела на наркотики, пела в одной из первых московских подпольных рок-групп, писала стихи. В общем, была артистической личностью. Когда мы еще учились в школе, Марина иногда ходила к ней и как-то раз взяла меня. Квартира Божены была настоящим сквотом — запущенная, мрачная: из комнаты в комнату скользили непонятные хипповые типы, кто с совершенно безумными, а кто с пустыми глазами. Сама Божена была Измученной страстями, с потерянной душой. Очарование декаданса, падения, дна — все это так притягивает книжных девочек из хороших семей с головой, наполненной романтическими идеями. Героин, конечно, наложил на хозяйку квартиры неизбежный отпечаток, но и за этой маской была видна ее красота, и искры внутреннего света иногда озаряли ее лицо.
Она взяла гитару, запела по-английски. Голос у нее неожиданно оказался очень сильным; красивым его назвать было нельзя, но он задевал за живое. Патлатый чувак, спавший до этого на диване сразу проснулся и начал подыгрывать ей, делая перкуссию на пустых бутылках.
— Знаете, что это?
Мы не знали, я в то время рок не слушала, я была в своем классическом периоде и не вылезала из консерватории.
— Это же «Битлз»! Знаете? Нет? Я в 11 лет первый раз услышала, и сразу — все! Я сюда, вот в эту прямо квартиру привела девочек из класса — дала им послушать «Битлз».
Я не могла оторвать взгляда от ее рук, они, и правая, и левая, все, от запястья до локтевого сгиба, в глубоких шрамах от бритвенных порезов, а вен на руках нет вообще, они все сгорели от наркоты. Божена поймала мой взгляд, и я отвела глаза.
— Это я резала себя, по дурости. Столько раз, сама со счета сбилась. У меня и на ногах есть, — и она показала мне свои худые, тоже все изрезанные и исколотые ноги.
— А жилы, ты видишь, совсем заколотые, мы их зовем дорожки, мне самой страшно смотреть.
— Так что там дальше было, с девочками из класса? — Марине было интересно, Божена училась в нашей школе, она была старше нас всего на двенадцать лет.
— Девочки подумали, что я сошла с ума. Объявили меня ненормальной, даже бойкот устроили.
— Из-за музыки? Ты их послала, конечно?
— Я в четвертом классе была, в этом возрасте, когда весь класс с тобой не разговаривает… Я поняла, что не надо связываться, жить-то в школе еще долго. Я пришла и сказала: к черту «Битлз», я буду слушать «Самоцветы». Так было проще всего. А дома я слушала себе, что хотела, оттягивалась.
В дверь просунулась мужская голова, Божена вышла к нему, и они о чем-то тихо заспорили. Через пару минут она вернулась.
— Уходите, девочки. Сейчас придут с наркотой такие люди, с которыми вам лучше не встречаться.
Это были такие годы, когда за наркотики людей упекали в тюрьму надолго, так что дважды повторять не пришлось. Нас как корова языком слизала. Больше я к Божене не ходила, но один раз, года полтора назад или два, мы с Мариной встретили ее у подъезда, когда шли домой.
— Еду в кукольный театр водку покупать. Я теперь не торчу, переломалась. Сама справилась, без врачей. Я врачам не верю. Алкоголь мне очень помог. Но ребята замотались бегать мне за водкой.
И она уехала вниз по Басманной на велосипеде, распевая «Гуд бай, Америка». Мы тогда с Мариной были такие темные, что подумали, будто это ее песня.
Глеб съел меня с говном за мою темноту, когда я стала удивляться, что Леха Шарк, такой популярный гитарист, живет с Боженой.
— Эх ты, Бялая! А еще называешь себя рок-журналистом! Ты ж не знаешь ни хрена! Нет, ты скажи, ты не знаешь, кто такая Божена Ярская?
— Знаю, конечно. Она хипповала, пела. Потом сторчалась. Потом перешла на водку и торчала Потом
