только пила и не торчала. Залила вас несколько раз.
— Дура ты! Она — лучшая наша блюзовая певица. Ты знаешь, что ее называют русской Дженис Джоплин?
— Нет, понятия не имела. А ты откуда знаешь?
— Так мне же Марина курить дома не дает, я хожу на лестницу. Там познакомился с Лехой — он тоже на лестнице курит. Вижу, что он из Божениной квартиры. Я с ним поначалу и говорить-то не хотел, думал, еще один алкаш. Слово за слово, выяснилось, что он музыкант, гитарист. С кем он только не играл, кого он только не знает!
— Да, и он очень светлый, — вставила Марина.
Ну, если она говорит, значит, так и есть — в людях она разбирается железно.
— Вот. Так Леха мне про Божену и рассказал. Он говорит, что Божена — лучше всех. Они собираются пожениться, и главное, Божена беременна.
— Господи, пронеси, — отреагировала Марина.
— В смысле? — удивилась я.
— Да просто у нее уже есть один ребенок, сын, от первого мужа, Ярского.
— И что с ним случилось?
— Ничего особенного. Этот Ярский сошел с ума, по-настоящему, он лежит в Кащенко или Ганушкино. А Божена осталась с ребенком. Ну, она так торчала и все прочее, что ей было не до ребенка, конечно. В один прекрасный день приехали родители Ярского и забрали ребеночка. Такая история.
— О'кей, но сейчас она не торчит вообще, уже несколько лет. Пьет, да, — внес ясность Глеб.
— Дай Бог им всяческого счастья. И я, конечно, надеюсь, что ребенок после всего, что она принимала, родится здоровым и она будет хорошей матерью. Но я знаю ее намного дольше, чем ты.
— И что?
— Ничего, поживем — увидим. Кстати, один раз, когда Глеб еще в армии был, а ты где-то моталась, мне срочно нужно было уйти по делам, и весь подъезд отказался с Игорем посидеть пару часов. И я попросила, от безысходности, Божену. Боялась страшно.
— И что было? — спросила я с непонятным даже себе самой чувством ревности.
Игорь был моим крестником, и когда Глеб служил, а Маринина мамаша все время торчала на работе, я иногда с ним сидела. Марина подрабатывала уборщицей в МИХМе, который находился через дом от моего дома. В те времена было неслыханно, чтобы московская девочка из семьи декана и завкафедрой ведущих вузов ходила мыть полы, чтоб прокормить себя и сына. За это я уважала ее еще больше.
— Когда я к ним пришла, они развлекали Игорька заводным танком и сами тащились не меньше его.
— Мы с Лехой сдружились, знаешь, мы болтаем, когда уже все отрубаются и не то что разговаривать, сидеть никто не может. Он, понимаешь, не такой конченый алкаш, как все там. Они, когда пошли заявление в загс подавать, это вообще пипец. Начали они, как я понимаю, еще в загсе… это было понятно потому, что домой они добрались ТОЛЬКО часа через четыре. И добрались не одни, а уже с большой и веселой компанией, которая устроила очередной дебош, — рассказывал Глеб.
— Да, опять Игоря разбудили ночью, мы его успокоить не могли, — добавила Марина.
— Две недели они беспробудно квасили, но Леха сумел остановиться и вернулся к репетициям. Божена продолжает бухать, невзирая даже на растущий живот.
— А у нее уже срок серьезный, — сказала Марина.
— Тут у них телефон сломался, нам все время Кинчев звонит. Бесится, что Леха загулял. Пытается его на репетиции загнать. И столько у него понтов… Мы один раз подговорили Игорька сказать ему по телефону: «Спой, Костя, не стыдись», — заржал Глеб.
— Ты себе не представляешь, как он рвал и метал там по телефону. — Марина засмеялась.
— Слушайте, у меня мысль! Познакомьте меня с Лехой, может, я смогу через него договориться об интервью с «Алисой» и Кинчевым? Круто будет, а? — Я представила, как удивлю Громова, когда покажу ему такой материал: типа, смотри, какая я крутая, все сама сделала, без твоей помощи!
Сказано — сделано, Глеб повел меня наверх знакомиться. Мы позвонили в обгоревшую дверь. Открыл нам Леха.
— А, Глеб, проходи.
— Это Алиса, я тебе о ней рассказывал. Рок-журналистка, пишет в «Юности», — представил меня Глеб.
— Ну, проходите на кухню. Божена сейчас придет.
Вся кухня оклеена фотографиями — на них Божена с Лехой, с Кинчевым, с Башлачевым, все молодые, веселые, с сигаретами и бутылками в руках. Ни следа от прежней мрачности.
— А мне, собственно, Божена не очень нужна. Я к тебе пришла поговорить про «Алису». Мне в редакции… — Но не успела я закончить предложение, как в кухню ворвалась Божена.
Если бы взгляд мог испепелять, то осталась бы от меня только жалкая кучка пепла.
— Божена не нужна?! — возопила она.
Все попятились на пару шагов назад.
— У меня в доме — я… НЕТ? Это кто? — обращаясь к Лехе и тыча в меня пальцем.
— Она журналистка, Глеб сказал… — пытается оправдаться Леха.
— Никаких журналистов у меня в доме! Я не позволю всяким журналистам оскорблять меня в моем же доме! Я журналистов не приглашала! Все, до свидания! Попрошу покинуть мой дом. — И она очень убедительно указала мне на дверь.
Я ретировалась, поджав хвост, и пошла к Марине, а Глеб остался объясняться.
— Ну, она такой скандал устроила Лехе! — рассказал он, вернувшись домой. — Думал, она его прибьет. И меня заодно. Она и на меня наехала, что я каких-то баб вожу, когда у меня жена с ребенком. Не понравилась ты ей по-крупному.
— Надо было ей сказать, что ты — моя подруга. Что мы с тобой к ней приходили в восьмом классе, — сказала Марина.
— Это ее переклинило от упоминания «Алисы». Она Кинчеву зверски завидует. Все время поливает его, что он неталантливый, не разбирается в роке, что у нею только поза и самомнение. А тут ты приходишь, «мне Божена не нужна»… — Глеб противным голосом передразнил мою интонацию.
Я была убита.
— Да она отходчивая. Я ей все объясню, — сказала Марина.
— Ладно, кончай переживать. Мы все утрясем. Пойдем лучше, я тебе покажу штаны, которые я себе сшил. — Глебу стало меня жалко.
— Чего? — я удивилась.
— Глеб решил, что он будет шить, — пояснила Марина.
— Я прекрасно шью. Давай я тебе покажу. — И он потащил меня в комнату показывать штаны.
Через несколько дней, после раунда челночной дипломатии, мне было разрешено подняться наверх. На этот раз Глеб со мной не пошел. Я поднималась два лестничных пролета от Марининой квартиры до Божениной как на Голгофу. Открыла Божена. Она была пьяная и добрая.
— Привет, — она улыбнулась. — Проходи.
Я вошла, повесив голову.
— Божена, ты меня извини. Глупо получилось, я не хотела тебя оскорбить или обидеть, — начала я.
— Да ладно, проехали. Чего тут говорить? Пойдем в комнату.
Перед журнальным столом, заставленным бутылками, стояли диван, кресло и пара стульев, на которых сидели несколько Божениных друзей. Несмотря на весьма ранний час, они были хорошо упитые — хотя, может быть, просто так и не просохли с вечера накануне. Пустые бутылки стояли под столом и вдоль стен.
— Наливай себе, — предложила Божена, наполняя свой стакан, — у меня скоро свадьба, вот отмечаем.
— Поздравляю, — сказала я, тоже налила себе полный стакан и залпом выпила.
— Леха на репетиции. Так ты журналистка?
