Боже! Боже мой!
— Ты назвал меня сыном. — (Ух ты!) — Первый раз в жизни.
Мне кажется, на его губах появляется подобие улыбки.
— Ты правильно сделал, что убрал мать. Она превратилась в плаксивую старуху. У, я вижу, ты не теряешь времени. Тобою движут справедливая — я бы сказал, обоснованная — обида и безудержное честолюбие. Куда ты метишь?
Вы слышали? И-и-и! Он говорит не хуже меня, а возможно, и лучше. Не знаю, правда, кто из нас сильнее — он или я — в языке восклицаний. Языке нашего народа.
— Куда мечу? Наверх.
Я произнес это едва слышно.
Он качает головой. Ой!
— На таких ножках далеко не уйдешь — тем более в гору. Трудно тебе придется.
Знаю. Еще как трудно!
— Ты в состоянии подтвердить обвинения, которые выдвинул против брата?
— У меня есть свидетель.
— Подставной, надо думать? Кто же это?
Ох!
— Полковник Эней.
— Он глуп как пробка.
— Но ему хочется стать генералом.
— Сменить Ахилла?
— Да.
Какое удовольствие говорить с богом!
— Кажется, я даже нашел способ убрать Ахилла, если понадобится. И не одного, а на пару (у!) с моей женой Елизаветой.
— Адюльтер?
— Робкое начало романа. Но этого достаточно.
Папа думает — вместо того (о!), чтобы прогнать меня.
— Надеюсь, замок, который ты строишь, не рухнет и не погребет тебя под своими обломками. Ты ведь знаешь, Георг пользуется большим уважением.
— В том числе и у тебя?
— Да пошел он!..
Ну и ну!
— Тебе тоже на руку, чтобы Георг (и-хи-хи) исчез. Это откроет дорогу твоему Иоанну. Чем он тебе угодил?
— Иоанн лучше нас всех.
Эх! Хотелось бы услышать что-нибудь поконкретнее.
Его крупное тело сотрясается от сдерживаемого смеха.
— Он ни бельмеса не смыслит ни в религии, ни в других вещах.
— (Ах!) Ты считаешь это достоинством?
Эдуард кивает, не глядя на меня.
— Надеюсь, хоть он сумеет придать этой жизни какой-то смысл. Смысл, которого мне лично найти не удалось.
Да и мне тоже, чуть было не признаюсь я.
У, уж если сам папа не может найти!
Именно так, друзья. Все зависит от ума. От таланта. У меня они есть. (Не то что у Иоанна.)
— Отец, что случилось?
Наконец-то он удостаивает меня взглядом. Без гадливого фырканья. Как будто его не тошнит от омерзения.
— Я хочу сказать, как мы до этого дошли?
Вот она, подходящая минута! У! Уверен: сейчас самое время выспросить (выведать) кое-что о прошлом, которого никто толком не знает. Не помнит или не в состоянии восстановить.
— Лучше тебе знать всю правду. Тогда если ты оплошаешь, то исключительно по своей вине.
Молча киваю.
— Началось с большого взрыва. С войны, которую все проиграли. Давным-давно.
Сто лет назад? Двести? Больше?
О!
Он смотрит вдаль, как будто там теряются гробницы мифических воспоминаний и сейчас он примется открывать их одну за другой.
— Наша великая Страна была республикой, возглавляемой президентом.
— Президентом? Это такой король?
— Нет. Что-то вроде папы. Первосвященник тогдашнего капитализма.
— Разве капитализм был уже тогда?
— Не столь совершенный, как наш. Тот капитализм разъедали противоречия и конкуренция, тормозили политические и социальные помехи.
— Значит, президент. Это он (у!) учинил большой взрыв?
— Он был дурак. Если не хуже. Типичный представитель нации.
— (Ну?) Как кардинал Матфей?
— При чем тут Матфей! Политика тех времен представляла собой грандиозную шахматную партию между нашей страной и другой великой державой. Наш президент играл хуже некуда. Он путал правила, зевал фигуры, грубо ошибался. Все это усугублялось страстью то и дело сверяться с компьютером. Понятно, что в ответ на глупые вопросы машина могла предложить только глупые решения.
— Разумеется, отец.
Отец? А, ну да — святой отец, папа.
— Он смотрел на войну как на крестовый поход, священную миссию с целью предписать всему миру многообещающие нормы свободного рынка. И следовательно — как на одно из проявлений свободной инициативы. Поэтому он во что бы то ни стало хотел войны и, изрядно поломав себе голову, родил умнейшую мысль.
А, понятно!
— Выиграть, опрокинув шахматную доску? У! Вверх тормашками.
— Именно. И в результате — бойня, кровопролитие, миллионы убитых.
— Самая многочисленная на земле массовка.
Ай да шахматист!
— Когда президент увидел, чтo он наделал, ему пришла в голову еще одна умная мысль. — В прищуренных глазах Эдуарда зажигаются насмешливые огоньки. — Он покончил с собой: бросился наперерез коровьему стаду и погиб под копытами.
Ай-ай-ай!
— А может, и нет. Может, это был несчастный случай, в котором виноват коэффициент президентской глупости.
Ихихихихи. У!
— Уцелевшие первым делом устроили хорошенькую бойню политиканам — всех линчевали, всех до одного. Короче говоря, отплатили виноватым — и наверху, и внизу. Браво, браво.
О! «Отлично», — сказал бы Иоанн.
— А что стало с другой великой державой?
— Насколько мне известно, она существует по сей день, такая же сильная, как раньше, и имеет колоссальную сферу влияния — полмира. Но с тех пор мы игнорируем друг друга. — Папа вздыхает. — Впрочем, вернемся к нам, к людям нашей Страны. Чтобы преодолеть первобытную стадию личного выживания, следовало вернуться к коллективным формам жизни.
Эге!
