равносильно политическому самоубийству: сама партия распалась бы, и в выигрыше оказались бы лишь немногочисленные, но люто ею ненавидимые левые клерикалы. А главное, по всей вероятности, неудержимо разверзся бы путь к социализму. В самом деле, с помощью каких-то сложных выкладок относительно расстановки сил и содержания политических процессов эти дьяволы-марксисты, видимо, вычислили, что к социализму можно прийти и путем реформ, не прибегая к насилию, не ниспровергая основ существующего строя, а просто слегка потеснив паразитов, ужав кое-чьи доходы и привилегии.
...Что за чертовщина: напротив меня, с противоположной террасы, упал человек! Я так подскочил на месте, что разбудил начальника тюрьмы; но тот глянул и даже бровью не повел.
— Это беспартийный экстремист, — объяснил он мне, — из тех, что мечтают об отмирании государства. Ну да, анархист. Заключенные этого типа охотно идут на летные эксперименты, которые устраивал еще Леонардо да Винчи. (Известно, что Италия свято верит в непреходящую актуальность своих гениев.)
Оснащенные крыльями или без оных они прыгают с довольно большой высоты, а ученые, с помощью специальных инструментов, фиксируют результаты этих бесстрашных упражнений.
Автомат: инструкция по злоупотреблению
Я иду вслед за моим гостеприимным хозяином; он хочет, чтобы мое знакомство с тюрьмой было исчерпывающим. Легкий западный бриз обдувает узников, чьи спины в перевоспитательных целях исполосованы плетьми.
Я с удивлением обнаруживаю, что одно крыло здания отведено для заключенных женского пола. Презрением и насмешкой кривятся мужественные губы моего чичероне, когда он меня предупреждает, что это вовсе не женщины, а переодетые мужчины, одна из самых отвратительных разновидностей гомосексуалистов.
Скажите, пожалуйста... а с виду писаные красотки, уверяю вас. Вон ту я бы охотно приласкал, прямо сейчас, не сходя с места.
И вдруг вижу: Мэри! Будь я проклят, если это не она! Я ее окликнул, и Мэри, естественно, отозвалась. Ну, погоди, начальник, я тебе устрою конец света! Но этого сукиного сына ничем не проймешь: он рассыпался в извинениях и немедля подписал ордер об освобождении. Оказывается, Мэри была арестована как подозрительная иностранка, а к педерастам ее поместили потому, что она довольно миловидная и к тому же блондинка.
— Синьорине в будущем следует быть осмотрительнее: скажем, разговаривая по телефону, не упоминать о гашише — ведь из соображений государственной безопасности телефонные разговоры уже не носят частного характера. Единственный допустимый вид частного общения, — подмигивая, инструктирует нас на прощанье начальник тюрьмы, — это прямой устный обмен мнениями, да и то лишь на открытом воздухе, с собеседником, заслуживающим доверия.
Как только мы остались одни, Мэри взорвалась:
— Дурак ты безмозглый! Чего ты ждешь, почему не открываешь своим вшивым читателям правды?!
Признайтесь, вы такого выпада, такого удара в солнечное сплетение не ожидали.
— О чем ты говоришь, Мэри? В своем ли ты уме?
Тут Мэри достала географическую карту Италии (вы можете найти такую же в своем атласе, в разделе «Европа») и изложила мне все, что узнала в тюрьме.
Рассказ ее вкратце сводится к следующему. Буржуазная революция, начавшаяся несколько дней тому назад в Риме, не охватила всей страны; она протекает в разных областях по-разному, в зависимости от местных условий, вследствие чего Италия разделилась на зоны, резко отличающиеся одна от другой. Словом, полностью дал себя знать старый закон, согласно которому буржуазия побеждает там, где преобладают люди, получающие жалованье от государства. Вот почему государственный переворот, совершенный бдительной частью вооруженных сил вкупе с буржуазными слоями, умеренными правительственными политиканами и правыми — как традиционными, так и новоиспеченными, крайними, — пока что удался лишь в центрально-южной Италии, в то время как в центрально-северной, прежде всего в Тоскане и Эмилии, создано демократическое народное правительство, отражающее интересы Исторического блока, названного так в отличие от Блока порядка, который господствует здесь. Еще дальше к северу положение неясное — точных сведений оттуда нет; но, видимо, дальнейший ход событий определится именно там, поскольку большая часть богатств этой злополучной, многострадальной страны сосредоточена как раз на севере.
Спокойно, друзья. Не думайте, что ваша информация так и останется расплывчатой или приблизительной. Чего бы это ему ни стоило, даже если придется прыгать с парашютом, ваш Джо при первой же возможности отправится в Болонью и в Милан и вы получите сведения из первых рук, можете твердо на это рассчитывать.
Мэри тем временем продолжает:
— Рожденная недавней революцией центрально-южная Италия тоже по-своему любопытна. Самые отдаленные южные районы превращены в своеобразную индейскую резервацию, Кайенну, гетто, куда сослана с заданием решить проблемы юга внепарламентская правая группа. Таким образом ей развязали руки: пусть дают волю своему далеко не элегантному экстремизму. По сути, буржуазия, в силу пристрастия называть вещи как угодно, только не своими именами (потому-то она и именует свой государственный переворот «революцией»), предпочитает себя не раскрывать. Так, она заявляет, что в области культуры правые—«out[8]», что фашистская помпезность — это сусальное золото, типичный «Kitsch[9]» и что на фашистов надо махнуть рукой.
Согласен, но ведь по меньшей мере неблагородно, что революция, едва придя к власти, уже стремится в некотором смысле избавиться как раз от тех, кто столько сделал для ее победы! Правда, история изобилует подобными несправедливостями: политика с добросердечием и порядочностью несовместима; потому-то она ничего кроме отвращения и не вызывает, так что советую вам, мои дорогие читатели: держитесь от нее по-прежнему как можно дальше, не ошибетесь. К счастью, наши партии политически настолько однородны, что, даже голосуя с закрытыми глазами, наугад за ту или за другую, ничем не рискуешь — опрометчивого или безответственного шага при всем желании не совершишь.
Теперь вы поняли, что за стерва эта Мэри? Я бы сказал: у нее настоящий журналистский талант! Ведь из официальных источников я ни черта не мог выудить, хоть ты лопни. Еще немного — и я бы послал эту г... революцию в... Но с информацией шутки плохи, лапочки мои милые! Раз уж читатели загнали Джо в эту выгребную яму, раз ему предписано жрать дерьмо, не пытайтесь внушить ему, что это шоколад.
Итак, если не ошибаюсь, в прошлый раз я завел с вами разговор о предреволюционной борьбе за реформы между большинством и оппозицией, — точнее, о борьбе не на партийную жизнь, а на смерть между клерикалами и социалистами, столпами двух лагерей, слившихся в историческом — то братском, то смертоубийственном — объятии. Так вот, вслед за последней попыткой создать левый центр наступил затяжной кризис. Тут было все: и роспуск обеих палат, и неоднократные безуспешные досрочные выборы в обстановке развязанного фашистами террора, и правительства, не способные править, и истерические вопли малых буржуазных партий, пробавляющихся ошметками власти. При этом коммунисты все время нажимали — требовали создать правительство решающей альтернативы, эти сукины дети студенты только и делали, что бунтовали, профсоюзы все более наглели, у предпринимателей опускались руки, экономика переживала застой. (Старая песня: если лошадь не хочет пить, силой ее не заставишь.) Короче говоря, дело дошло до того, что стали раздаваться голоса, беззастенчиво требовавшие обобществления средств производства. Что это такое, ни вы, ни я не знаем, но маститые ученые уверяют, что это самое страшное бедствие, какое может обрушиться на цивилизованный мир.
Раздираемая между антифашизмом севера и фашизмом юга система очутилась на грани крушения, хотя имелись и факты, свидетельствовавшие о ее добротности и жизнеспособности. Так, антифашистская реформаторская борьба трудящихся масс сопровождалась стремительным процессом фашизации сил
