– Давид! – сказали они. – Слыхом мы про тебя слыхали, а видом не видали. Наш недельный запас пусть будет тебе во здравье! Куда бы ты ни пошел, да не споткнется о камень твоя нога! Да зеленеет зелень и да цветут цветы на твоем пути! Никогда не ведай печали! Да исполнит Господь желание твоего сердца!
Пока Давид уплетал недельный запас еды, который себе наготовили плугари, молодой плугарь сел на коня, поскакал к Чымшкик-султан и рассказал ей про необыкновенного этого пахлевана.
«Это, уж верно, Давид, – подумала Чымшкик-султан, – пришел, моего хлеба поел и ушел к Хандут-хатун! Хандут-хатун!.. Подумаешь, важная птица!.. Да она мизинца моего не стоит!»
В это время мимо ее дворца проезжал по улице Давид.
Чымшкик-султан окликнула его, остановила, вышла на улицу, взяла Давидова коня под уздцы и спросила:
– Куда путь держишь, Давид?
– В Капуткох.
– Я знаю, ради кого ты туда едешь. Гусаны мне всё рассказали. Слезай с коня и пойдем ко мне – закуси, отдохни. Капуткох от тебя не убежит.
Чымшкик-султан была красавица и говорить умела красно. Чары ее подействовали на Давида – сошел он с коня, поел, семилетнего гранатного вина выпил, захмелел и уснул…
Проснулся Давид ни свет ни заря, и стали его мучить угрызения совести, и взяло его зло на себя.
«Что же я наделал! – подумал он. – Мой народ обмануть нельзя. Почему же меня обманули сладкие речи этой женщины?»
– Давид! – сказала Чымшкик-султан. – Останься у нас еще на денек!
– Нет! – отрезал Давид. – Один раз ты меня уже обманула – довольно!
– Давид! – продолжала Чымшкик-султан. – Ведь мы с тобой кольцами обменялись!
– Наши кольца обменяли мой дядя и твоя мать, – возразил Давид. – Неделю тому назад я твое кольцо отослал обратно.
С последним словом Давид сел на коня и поскакал.
Чымшкик-султан вслед ему поглядела.
– Ну погоди ж ты у меня, косноязычный Давид!.. Приехал, приворожил меня, а теперь едешь жениться на Хандут?.. Вот я тебе покажу Хандут-хатун! Подумаешь, важная птица! Да она мизинца моего не стоит!..
С той поры Чымшкик-султан стала недругом Давида, его супротивницей. Три дня сидела Хандут-хатун под окном, все поджидала Давида.
На четвертый день, когда солнце стояло уже высоко, смотрит Хандут-хатун – между небом и землей, полыхая огнем, мчится всадник.
«Это, уж верно, Давид», – подумала Хандут и обратилась к привратнику:
– Гамтол! Запри скорее ворота. Сейчас всадник подъедет. Только успел Гамтол руку протянуть к воротам, а Давид уже тут как тут. Кто ни посмотрел бы в тот миг на Давида и на Джалали, всякий сказал бы: «Крепость взгромоздилась на крепость». Давид осадил Джалали под самым окном.
Как увидела Хандут-хатун Давида, сердце запрыгало у нее от радости, и она бросила Давиду яблоко. Давид поймал яблоко, понюхал, взглянул на Хандут, да так и обомлел. «Хандут-хатун может солнцу сказать: «Солнце, заходи! Я вместо тебя буду светить». Гусаны и половину ее красот воспеть не сумели», – подумал Давид.
А Хандут-хатун затворила окно и скрылась в глубине комнаты. Давид направился к воротам, смотрит – грозный пахлеван с тяжелой палицей в руке стоит у ворот. Давид со страху ему поклонился. Гамтол ответил поклоном на поклон.
– Вот те на! – сказал он. – Уже сорок лет, как я здесь привратник, а никому еще на поклон поклоном не отвечал. Нынче Давида Сасунского увидел и со страху ответил ему на поклон.
А Давид ему в ответ:
– Ну, слава Богу! Раз и ты со страху мне поклонился, стало быть, беды в том нет, что и я со страху поклонился тебе. Вот если б ты со мной не поздоровался, обида меня бы сглодала, сжила бы со свету.
– Милости просим, брат мой Давид, добро пожаловать! Ты к нам зачем?
– Я приехал свататься к Хандут-хатун. Как бы мне ее повидать?
– Хандут-хатун по пятницам с сорока своими прислужницами выходит в царский сад погулять. Нынче как раз пятница. Иди в сад, там ты ее и увидишь.
– Как тебя звать? – спросил Давид.
– Гамтол, твой слуга.
– Гамтол! Ты назвал меня: «Брат мой Давид». Давай побратаемся!
– Я лучше, чем ты, брата себе не найду, – молвил Гамтол. – Коли ты женишься на Хандут, возьмешь меня в посаженые отцы?
– Мне лучше, чем ты, посаженого отца не найти, – отвечал Давид.
Подъехал Давид к царскому саду, пустил коня пастись среди роз и рехана [
Пришла Хандут с сорока прислужницами, смотрит – Давид спит у Родника бессмертия, а конь пасется среди роз и рехана.
Рассердилась Хандут-хатун.
– Экий невежа Давид Сасунский? – сказала она. – Мой сад – это что, пастбище для него? Сам разлегся, а его конь топчет розы мои и рехан. Птица на крыле, змея на животе не смеют к моему саду приблизиться. Видно, Давид об ста головах, что в сад мой проник. Скажите: пусть уезжает. Но только дайте ему сначала поесть. Голодного выгнать жаль.
Прислужницы принесли Давиду поесть. Давид искупался в Роднике бессмертия, поел, попил, а затем обратился с вопросом к прислужницам:
– Как поживает ваша Хандут-хатун? А прислужницы ему на это:
– Наша Хандут-хатун говорит про тебя: «Как он посмел въехать в мой сад, как он дозволил коню своему розы мои и рехан топтать?» Хандут-хатун велела тебе убираться вон. А не то…
– Коли ваша Хандут-хатун хочет, чтобы я уехал отсюда, – перебил их Давид, – зачем же она поесть мне дала? Нет, я отсюда никуда не уйду. Передайте вашей Хандут: пусть поступает со мной как ей заблагорассудится.
Прислужницы удалились. Давид подозвал Гамтола.
– Гамтол! Где бы поставить коня? – спросил он.
– Брат мой Давид! – отвечал Гамтол. – Кони пятидесяти
