землей кости тысяч мальчиков и девочек. Это вы не понимаете, для чего нужны держава и сильная власть. Это вы всегда бросали людей в преисподнюю, не задумавшись ни на мгновение. А я берегу своих людей. Потому что самое главное – это люди. И пока вы все не осознаете это, все и каждый, вы не сдвинетесь с места. Потому что вы никому не нужны, кроме вас самих. Как и мы. Как и все остальные. Понимаешь меня, Кондрашов? Если твой президент умен... – Вацлав усмехнулся. – А если дурак, то это навечно. Смотри, не перепутай ничего. А теперь иди вон.
– Чего ты хочешь от русских? – спросил Майзель, когда Кондрашова вывели.
– Я хочу, чтобы они притворились глухими, немыми, слепыми и неграмотными, пока мы не достанем всех наших. А потом, – король усмехнулся, – бой покажет.
– Он не контролирует даже своих ближайших помощников. Такой аппарат невозможно контролировать, тебе это прекрасно известно. И обязательно найдется мразь, которая будет стучать Лукашенке. И не одна.
– Ему придется научиться их контролировать. Если он хочет жить. И научиться быстро.
– Ты думаешь, эта идея с деньгами сработает?
– Сработает.
– Почему ты так уверен?
– Потому что сработала с Милошевичем. И сработает с ними. Потому что они – быдло, Данек, – мягко сказал Вацлав. И в его устах это прозвучало не ругательством, а приговором. – Это мы с тобой можем в любой миг оставить все и уйти в десант, чтобы драться, чтобы победить или умереть. А они – не могут. Им не понять, за что мы воюем. Они думают – за деньги, за власть. Пусть думают. Мы притворимся, что говорим на их языке. Я буду говорить с ними на их языке, и видит Бог...
– Почему не сработало с Лукашенко?
– Потому что если зайца загнать в угол, даже он будет рычать и лягаться. И мы не оставили ему ни одного шанса.
– Он сам не оставил нам другого варианта. Мы можем только давить. Он убил Мирославу. Ты знаешь, как я к ней относился. И Андрея с Татьяной. И скольких еще!
– И мы не оставили ему шанса.
– Это было ошибкой, ты хочешь сказать?
– Я не знаю, что происходит в его мозгу, Данек. Я знаю, что он негодяй и плебей. Но убить его – не доблесть. Может, для Квамбинги. Но не для меня. Не для нас. И твоя Елена, которая помчалась туда, чтобы дать ему шанс, возможно, совершила вовсе не глупость и не безрассудство.
– Ты сам говорил, что она лучшая. Если с ней...
– Молчи. Не надо. Не кличь беду, Данек, – Вацлав взял Майзеля за плечо, сжал, сильно встряхнул. – Мы их вытащим. Клянусь моими детьми. Мы их достанем оттуда.
Они стояли, молча глядя друг на друга. В этот момент звякнул телефон Майзеля.
– Апплет тебе сбросил, – проворчал Богушек. – Будешь смотреть на свою пеночку-Еленочку, пока не повылазит.
– Гонта.
– Чего?!
– Я тебя люблю.
– Па-а-аш-шел в жопу!...
Майзель закрыл телефон:
– Огромная страна. Огромный аппарат, на редкость неэффективный. Он ничего не сможет сделать, величество, тем более – так быстро.
– Ну, пусть хотя бы попытается.
– Я не понимаю их, – пожаловался Майзель. – Мы же за них, на самом деле. И в Чечне...
– И разбомбили иранский реактор.
– Они должны понимать, почему и зачем.
– Слишком много всего, друг мой. Слишком много. Ты сам говоришь.
– Они никогда не простят нам того, что мы вышибли их отсюда. И чем больше у нас получается, тем больше они нас ненавидят. За то, что мы больше никогда не допустим ни Будапешта пятьдесят шестого, ни Берлина шестьдесят первого, ни Праги шестьдесят восьмого.
– Это не русские, Данек. Это пена.
– Я знаю, знаю, величество. Сначала Ленин. Потом Сталин. Потом эти. А где же русские? Почему их не видно, не слышно? У меня нет на них сил.
– Ты не Иисус, – усмехнулся король. – Ты не Христос, хоть и еврей. Ты и так жених на всех свадьбах.
Кроме своей собственной, подумал Майзель. Но промолчал.
– Набери мне Елену, – сказал Вацлав.
– Зачем?!
– Не задавай глупых вопросов. Это я главнокомандующий всеми вооруженными силами страны. А она сейчас – возможно, главное оружие. Набирай.
ЕЛЕНА, 18 МАЯ. НОЧЬ
Елена сидела на переднем сиденье пожилого «Фольксвагена», на котором ее вез от Белостока к границе офицер польской разведки, когда услышала звонок. Поколебавшись, она решила все же снять трубку:
– Я же просила... – начала она.
– Здравствуй, княгинюшка, – сказал Вацлав.
– Здравствуйте, ваше величество, – вздохнула Елена. – Тяжелая артиллерия вступила в бой, да? Я не вернусь.
– Знаю. Я хочу скоординировать усилия, дорогуша.
– Ваше Ве...
– Цыц. Ты смелая, а я – хитрый. Слушай.
– Нет. Это вы послушайте меня, ваше величество.
– Ныряй, дорогуша.
– Я уже один раз оказалась права. Вы меня послушались и не пожалели об этом. Послушайтесь еще раз.
– Говори, – король включил громкую связь, чтобы Майзель тоже слышал.
– Кто-то вмешался в игру. Я не знаю, кто. Включите все свои мощности, все, что у вас есть, потому что если этот кто-то доведет свою партию до конца, будет какой-то ужас. Я чувствую, ваше величество. Просто поверьте мне.
– Почему молчала?
– Я... Нет никаких доказательств.
– Неважно. Ладно. Что ты собираешься делать?
– Я знаю кое-кого в Минске. Коллеги... Может быть, они слышали что-то. Не может быть, чтобы никто не знал! Это не Лукашенко, ваше величество. Это не его масштаба комбинация. Они же явно хотят нас втравить в полноценную войну, вы что, не понимаете?!
– Спокойно, княгинюшка. Наши примут тебя на той стороне. Я скомандую сейчас, чтобы разведподразделение передали в твое полное распоряжение. Будь осторожна и держи нас в курсе. Можешь через них, можешь сама, если разделитесь. Лучше сама, потому что у ребят субординация. Я сейчас попробую проверить твою догадку.
– Я...
– Ты молодец, княгинюшка. Тебе привет от твоего мужика. Ты держись там, ладно?
– Он слышит?
– Конечно, слышит.
– Пусть не задается, – Майзель, словно наяву, увидел ее улыбку. – Я справлюсь. И вернусь. Обязательно. До свидания, мальчики.
ПРАГА, БОЛЬШОЙ КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ. 18 МАЯ. НОЧЬ
Вацлав сложил аппарат и посмотрел на Майзеля:
