мамы. Находил на кухне кусок хлеба и бежал из дому.
— А чай, милый сын? Куды без чаю-то?! — кричала вдогонку мама.
А он, юркнув за угол, сбегал по деревянным мосткам вниз к железнодорожному переезду, пролезал под вагонами и, всё бегом-бегом, поднимался вверх на гору и минут через двадцать уже сидел на заборе, карауля музыкантов.
Музыканты приходили хмурые, заспанные. Недовольно расставляли металлические блестящие треноги, на которых были подставки для нот, и принимались продувать трубы. Были музыканты нисколько не старше Мити. Первое время он с завистью рассматривал маленькие погончики на темно-зеленых кителях и кожаные сапоги с толстой подметкой. Но вскоре его внимание целиком поглотили трубы.
— Не больно интересно, — заявили Митины дружки. — Гудят одно — «ту-ту» да «ру-ру». Ни одной песни не могут! Нечего здесь делать.
Митины дружки сыскали себе дела поинтереснее, а он никуда не хотел уходить. Что-то привлекало сюда. Он и сам не знал что.
Он уже узнавал музыкантов в лицо. У белолицего толстогубого парнишки не получались три ноты. Две густые громкие и одна тоненькая звонкая. Когда он играл медленно, получалось, но стоило толстогубому поспешить, как он сбивался. И коротконогий сердитый старшина заставлял его повторять снова и снова.
— До-о-о бери, до-о, — пел старшина. — Неужели не слышишь: до-о!
Останавливаясь у другого музыканта, он брал его трубу и показывал, как берут «соль». Но стоило старшине отойти, как музыкант, флегматичный, с облупившимся носом дылда, снова фальшивил.
— Ох, — нервничал старшина, хватаясь за сердце, — медведь на ухо наступил!
А дылда знай фальшивил.
Митя слышал, что он играет неправильно, и однажды крикнул с забора:
— Не так дудишь, тоньше надо. — И он пропел: — Со-оль.
— Не тоньше, а выше, — скривил губы дылда. — Тоже мне Моцарт!
Старшина подошел к забору:
— Как надо?
— Со-оль, — пропел Митя.
— Ага, — сказал старшина, — понятно.
— Я еще могу, пожалуйста, — Митя снова запел: — Со-оль.
— Достаточно Ну-ка, скажи мне, где ты живешь?
— На рынке.
— Это за железной дорогой? Ишь откуда бегаешь. Интересно разве?
— Интересно.
— А чем?
— Не знаю.
— Что ж, сиди, — почему-то вздохнув, сказал старшина.
Раз старшина пришел с трубой в руках и привел не знакомых Мите музыкантов. Эти были постарше. Они разошлись по разным углам и начали играть гаммы; Митя уже знал, что это гаммы. Без них не начиналась ни одна репетиция. Только эти музыканты играли гаммы быстро-быстро и забирались так высоко, что у Мити перехватывало дыхание.
— Начнем сыгровку.
Старшина прижал мундштук к губам, махнул головой, и раздался много раз слышанный Митей по радио марш. Все звуки слились в этот марш: сильный голос старшинской трубы и те три ноты, которые каждый день долбил толстотубый. Всё вместе получалось красиво, четко.
Раньше Мите казалось, что в оркестре так много труб для громкости, но сейчас он понял, что у каждой трубы свое назначение и что марш получается, только когда играют вместе.
Сам того не желая, Митя стал подпевать, сперва тихо, потом все громче. В тот момент, когда он запел во весь голос, старшина снова махнул головой, оркестр враз смолк, а увлеченный Митя продолжал:
Нам разум дал стальные
руки-крылья,
А вместо сердца –
пламенный мотор!
Музыканты дружно рассмеялись.
— Ну и слух, — сказал кто-то.
— Да, — подтвердил старшина. — Слух что надо! Прекрасный слух, — повторил он.
«Конечно, не глухой, — думал потом Митя, лежа в постели, — все слышу. Даже как мыши пищат в подполье, слышу!»
— Эй, дударь, — сказал старшина хозвзвода Пал Палычу, — присмотрел бы за своим толстогубым! Курит, шельмец
— Не может быть, — ахнул музыкант. — Давно ли полы мыл! Снова за старое!
Сообщение хозяйственника подтвердилось. Воспитанник курил на лужайке, когда никого не было. Пал Палыч отобрал у него окурок и тут же отправил мыть полы. Мальчишка, плаксиво дёргая толстыми губами, пытался разжалобить старшину, но тот добавил ему еще наряд.
— И чтоб в последний раз у меня. Иначе вылетишь из училища!
Толстогубый убежал, забыв свой альт.
Пал Палыч взял инструмент и хотел было уйти, но тут из-за ограды вынырнула белобрысая голова.
— Снова ты здесь? — спросил старшина.
— Ага. Дайте подудеть… — Митя затаил дыхание.
— Для чего? — пожал плечами Пал Палыч. — Баловаться?
Митя заметил в его руке окурок.
— Дяденька старшина, смотрите, что у меня, — он перелез через забор и показал толстые папиросы. — Бросьте «чинарик». Это же «Казбек»! Настоящий!
Пал Палыч сердито выхватил папиросы. Но Митя не заметил гнева.
— Один разок можно дунуть? — попросил он, улыбаясь.
— Ладно уж, — согласился старшина.
Вдавив губы в холодный желтый мундштук, Митя напрягся и дунул что есть силы. Но из раструба вылетело слабое шипение.
— Не надрывайся, — остановил старшина. — Подожми губы и языком вытолкни воздух.
На этот раз получился какой-то звук.
— Вот видишь! А ну ещё!
Звук повторился. На радостях Митя застучал по клапанам трубы, как по гармошке.
— Оставь клапаны в покое! Ну-ка, помнишь «до»?
— Ага.
— Попробуй взять его. Губы ещё подожми и языком потвёрже, ну!
Митя попробовал.
— Ещё подожми губы. Так! Та-ак!
Звук срывался и дрожал, но Митя и сам слышал, что получилось правильно.
— Не могу больше, — сказал он. — Губу больно.
— Больно? Это с непривычки. Потерпи. Нажми-ка этот клапан и вот этот. Так. Дай «ре». Слушай. — Он пропел: — Ре-е…
Митя подул.
— Хорошо. Губы подтяни. Ну, ещё раз. О, вот это правильно!
— Ой, и просто! — вырвалось у Мити.
Старшина покачал головой:
— Просто? Как бы не так! Это тебе просто, а им… — Он не договорил. — Хватит баловаться. Беги домой.
Старшина хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и, взяв у Мити альт, повернулся уходить. Митя забежал вперед.
— Дяденька старшина, а у вас маленьких принимают? — спросил он с робкой надеждой. Вдруг пришла ему в голову безумно смелая мысль, что и он мог бы носить такую же форму с маленькими погончиками, а главное — играть на этом удивительном инструменте, который так волшебно-легко подчиняется ему.
— Принимали! — откликнулся старшина. — Напринимали! Теперь полный штат. — Он погладил Митю по светлой голове. — Так что бегай, играй себе в бабки!
Он снова стал уходить, но Митя снова преградил ему путь. У него оставалась ещё одна папироса. Эту он приберег для мамы.
— Вот, возьмите ещё, — вздохнув, протянул он папиросу.
Старшина, нахмурившись, взял. Потом, подумав, сказал:
— Завтра приди. Попробую поговорить.
Он ушел. Митя перебрался через забор и со всех ног пустился на станцию. «Нужно достать папирос. Нужно достать… Ишь, за две «Казбечины» поиграть дал, а ещё за одну обещал поговорить с начальством!» — думал он.
