– Конечно! Куда-то под Великий Новгород. Кощея искать.
– Совершенно верно. А сколько до Новгорода езды? – продолжал допрашивать меня напарник.
– Верст шестьсот, примерно! – прикинул я.
– Тот-то же! – объявил узбек, задрав вверх корявый коричневый палец, как будто с этого момент мне все должно было стать ясно. Однако, увидев недоумение, отпечатавшееся на моем лице, спохватился. – Тьфу! Шайтан! Вечно забываю, что ты ничего не знаешь.
– И что я на сей раз не знаю?
– По другой стороне, – с назиданием величайшего восточного мудреца произнес Хан.
– Этот путь короче в двадцать четыре раза.
– Как это?!
– А так! Я сказал, а ты запомнил! – важно пресек дальнейшие расспросы узбек. И тут я взорвался:
– Ах, так! Ну, вот и отколупывай с себя глину сам! – выпалил я прямо в его вытянувшуюся от удивления рожу, сунул ему в руки топор и нож, встал с лавки и пошел на другой конец стола, где ждал меня оставленный Бабой Ягой учебник природоведения.
– Эй! Лев, ты чего? – разом сбавив тон, попытался позвать меня мой напарник.
– Ничего! Задолбали уже! – рявкнул я. – То Василиса меня шпыняет, то Серый зубы скалит, то Дмитрий обзывает неудачником. Теперь вот ты тоже выеживаешься! А я тебя, между прочим, из реки вытащил!
– Я не выеживаюсь, – с трудом воспроизводя заковыристое русское словцо, жалобно проговорил Хан. – Просто я и в самом деле не знаю, почему на другой стороне все дороги короче.
– Ага. Так я тебе и поверил, – не пожелал сдаваться я.
– Правда, Лев. Не знаю. И вообще, я в обществе всего несколько месяцев.
– Серьезно?
– Ага! Я посмотрел в глаза узбека. Они казались по-собачьи честными и доверчивыми. В результате мне не осталось ничего другого, как отобрать у моего беспомощного напарника инструменты, и продолжить нудную кропотливую работу по освобождению его конечности от оков волшебно-народной медицины. Убедившись, что я сменил гнев на милость, Хан робко попытался объяснить наглое поведение своих товарищей.
– На Василису с Серым ты тоже не обижайся. Они не специально на тебя наезжают. Хотя нет. Наоборот. Специально, но не со зла.
– Да ну?
– Серьезно. И Дмитрий должен был так сказать.
– Это почему же?!
– Так надо. Ты потом сам все узнаешь.
– Да ладно. Не очень-то и хотелось. Просто я в начале решил, что они и впрямь ребята хорошие.
– И правильно! Я сам, знаешь, как к ним попал?
И узбек рассказал мне свою историю. Оказалось, что еще полгода назад он вовсе не был младшим егерем Общества, а преспокойно дворничал на столичных улицах, вместе с другими среднеазиатскими гастарбайтерами, которые прибывают в Москву в чуть меньших количествах, чем узбекские дыни, но в отличие от дынь прекрасно приживаются. К тому же эти теплолюбивые дети Юга так боятся русской зимы, что оказываются гораздо эффективнее коренных россиян в уборке снега и льда. Не говоря уж о том, энтузиазме, с которым они посыпают столицу песком, пытаясь таким нехитрым способом придать Москве хоть какое-то сходство с милыми их сердцу Каракумами. Тем не менее, в Общество Хан попал не за дворницкие таланты, а благодаря тому, что даже вдали от родины продолжал чтить ее традиции и историю. Случилось это в один из холодных февральский дней, когда он решил использовать выпавший ему выходной для того чтобы поесть настоящего домашнего плова. Подавали это кушанье в какой-то задрипанной забегаловке на ВВЦ, до которой Хану предстояло пройти примерно пол километра от центрального входа под осыпавшими его голову густыми снежными хлопьями, крупными и плотными как созревшие плоды узбекского хлопка. Вдруг примерно в середине нелегкого пути Хан услышал чей-то жалобный голос: «О, Аллах! Как же здесь холодно!» Гастарбайтер остановился как вкопанный и стал оглядываться в поисках замерзающего земляка. Как ни странно вблизи от него никого не оказалось. Если не считать закутанного, как немец под Сталинградом, понурого парня и несчастного ослика, покрытого толстым слоем снега от кончика носа до кончика хвоста.
– Что, мужик, хочешь на осле покататься? – без особой надежды обратился к Хану эксплуататор животных. – Давай! Вспомни родину! Голос у юноши был молодой и по-московски акающий. То есть он никак не мог принадлежать тому человеку, который только что где-то рядом помянул всуе Всевышнего. Хан уже собрался пойти своей дорогой, как вдруг снова услышал:
– Соглашайся, Ака! Может, этот гад мне тогда хоть спину почистит.
Узбек не поверил своим ушам. Во-первых, говоривший обратился явно к нему. Во-вторых, сделал это на чагатайском, то есть староузбекском наречии. А, в-третьих, и это было самое невероятное, кроме осла сказать эту фразу было просто некому. Не знаю, как бы я сам повел себя на месте Хана, но он на мой взгляд поступил совершенно логично. Решив, что его постигла русская разновидность теплового удара, а именно некое морозное помешательство, он поспешил убраться от странной парочки и сбежал кушать свой плов. И тем не менее странная встреча буквально всю трапезу не давала ему покоя. Поэтому, расплатившись, Хан разузнал у хозяев заведения, в какой части ВВЦ содержатся используемые для катания животные и отправился туда, чтобы еще раз увидеть диковинного осла. Узбек понятия не имел, как ему удастся обосновать свое появление в конюшне. Но этого и не потребовалось. У входа в нее никого не оказалось. Скорее всего сторож спрятался в своей будке, спасаясь от холода. А может, и вовсе напился и завалился спать на брикетах с подгнившим сеном. Так или иначе Хан без проблем проник внутрь и стал осматривать денник за денником, в которых дремали намаявшиеся за день лошади. Осел обнаружился в самом дальнем и грязном углу конюшни. Он стоял грустно уставившись на груду мерзлой кормовой моркови и выглядел во всех смыслах серым, ничем не примечательным представителем отряда непарнокопытных. Услышав шаги Хана, животина лениво подняла голову, окинула узбека неодобрительным взглядом и печально произнесла:
– Ну, и что тебе мешало на мне прокатиться? А? Видишь, чего теперь приходится жрать? А так, может быть, и хлебушка бы дали!
Я затаив дыхание слушал рассказ Хана. Не знаю уж на каком основании, но я почему-то решил, что мой приход в Общество был самым нетипичным. Однако, как выяснялось, были в истории найма сотрудников случаи и позанятнее.
– Так что этот осел, – решил уточнить я. – Он волшебным оказался?
– Не совсем!
– В смысле? Как же он тогда разговаривал?
– Наследственность, – коротко ответил Хан. – Дело в том, что когда-то у нас в Средней Азии жил один знаменитый мудрец. И был он так велик и всемогущ, что однажды даже поспорил с самим эмиром Бухары, что сможет всего за двадцать лет научить говорить обыкновенного ишака.
– Секундочку, – сообразил я. – А твоего мудреца случайно не Насреддином звали?
– Насреддином! – непонятно чему изумившись, согласился узбек.
– Ну, так знаю я эту историю!
– Не может быть! – воскликнул Хан и чуть не прослезился, как будто ведущий программы «Жди меня» сказал ему, что я тот самый потерянный им полвека назад родной брат.
– Да почему же нет? Очень даже может! – возразил я и тут же продолжил радовать узбека глубиной своих познаний о похождениях его национального героя. – Ходжа взялся научить ишака говорить. За это ему дали мешок золота. А когда друзья спросили, как он рискнул взяться за такое безнадежное дело, Насреддин ответил, что за двадцать лет либо эмир умрет, либо ишак сдохнет! Правильно?
– Нет! Не правильно!!! Настроение Хана непонятным образом переменилось. Только что он, казалось, был готов броситься мне на шею, а теперь явно захотел вцепиться в горло. К счастью, он совладал со своими чувствами. Надеюсь из хорошего отношения ко мне, а не потому что нож и топор в моих руках все еще находились в непосредственной близости от его конечности.
