— Я думаю, вы правы в том, что Шел ревнует к другим мужчинам… — сказала я Джефри за гамбургером.
Наш разговор был вежливым и общим до этого момента. Никто из нас не вспоминал события предыдущего вечера.
— Матери и сыновья. Сложные отношения, — сказал Джефри. — Я был очень близок со своей матерью. Мой отец бросил нас, когда мне было около семи лет. Мама больше не вышла замуж, и хотя моя сестра на год меня старше, мама во всем полагалась на меня, предоставляла мне заботиться о ней и сестре.
— В семь лет? — спросила я, думая, как нереально перекладывать бремя ответственности на такого маленького ребенка, что это может привести к разрушению личности. 'Разрушению, достаточному для совершения убийства', — мимоходом удивилась я, прогоняя эту мысль как нелепую, думая, что у Шела тоже было необычное детство… возможно, он чувствовал ответственность за меня с трех лет…
— Ну, тогда мне так казалось. Конечно, когда я вырос, это стало фактом, — говорил Джефри, пока я пыталась обуздать свое бурное воображение.
— Вы и сейчас близки со своей матерью? — спросила я, потихоньку успокаиваясь.
— Она умерла около восьми лет назад, — ответил Джефри, не замечая моего пульсирующего цвета лица. — За год до того, как я женился. Но до тех пор мы были очень близки. Она жила со мной.
— А ваша сестра?
— Она замужем… двое детей… переехала в Вашингтон, когда ее мужа перевели туда.
— У вас близкие отношения?
— В некотором роде. Я ей больше отец, чем младший брат. Но так мы росли. Я опекал ее.
Слушая Джефри, я поняла: хотя его прошлое полностью отличается от того, что я придумала, я была недалека от истины, рисуя его психологический портрет — человека, ищущего в женщине мать, а не любовницу. 'Он не может быть убийцей', — решила я.
— Что касается вчерашнего вечера, — услышала я его голос, вырывающий меня из мыслей о его одиноком детстве, его невиновности, — я просто хочу сказать, что прошу прощения за то, что так стремительно убежал.
— Нет, Джефри. Это я должна извиниться перед вами, — сказала я, думая о том, что чуть не предала его.
— Я очень ценю вашу дружбу. Я чувствую, что вы понимаете меня. Обычно, видите ли, бывает наоборот: я понимаю других. Мне очень хорошо с вами, — сказал Джефри.
— Конечно, мы будем друзьями, — ответила я, успокоенная мыслью, что Джефри наконец нашел кого-то, с кем ему больше хочется поговорить, чем заниматься любовью.
Итак, в конце концов мы пришли к соглашению.
Когда мы прогуливались по променаду после ужина, я вдруг почувствовала острое желание помочиться и заподозрила, в третий раз за день, не подхватила ли инфекцию мочевого тракта. Я вспомнила свой последний цистит два года назад и свою аллергическую реакцию на сульфапрепараты. 'Вероятно, почечный синдром — побочный эффект сульфамидов', — сказал врач в ответ на мое перечисление симптомов; некоторые из них я преувеличила, чтобы он принял мои жалобы всерьез. 'Может быть, сульфамиды разрушили мои почки', — подумала я, представляя себя прикованной к аппарату диализа, ожидающей трансплантации почки, понимая, что если переживу операцию — оптимистично предполагая, что найдется подходящая почка, — я, возможно, проведу остаток жизни на стероидах, чтобы не допустить отторжения ткани, с безобразно раздувшимся лицом и хрупкими костями, серией переломов в старости — если у меня вообще будет старость.
— Джефри, мне нужен туалет, — я попыталась произнести это беззаботно.
— Мы зайдем в казино, — сказал он, останавливаясь перед квинтэссенцией фантазии Атлантик-Сити — 'Тадж-Махалом', безвкусной цветастой подделкой великолепного создания Агры, похожей на чудовищную пластмассовую игрушку.
Для меня эта кричащая махина с золотыми минаретами в натуральную величину была олицетворением всего, что изменилось к худшему в Атлантик-Сити, и я давно поклялась, что никогда не войду в это здание. Но мне необходимо было попасть в туалет.
— Увидеть казино изнутри будет для меня приключением, — согласилась я, поднимаясь по белой лестнице.
— Вы никогда не были ни в одном казино?
— В это трудно поверить, правда? Но я ненавижу терять деньги.
— Казино — это не только деньги, казино отвлекают от реальности, — сказал Джефри.
В туалете я с облегчением вздохнула: мой мочевой пузырь был полон прозрачной мочи… Мои ужасные фантазии на время поблекли — мы погрузились в фантастический мир казино.
Сначала я услышала шум: стук и звон монет и колокольчиков — какофонию звуков, в которой создавались и пропадали состояния.
Потом огни, толпы и пространство, похожее на пещеру, без окон. «Отсутствие окон — обязательное условие. В большинстве казино нет окон, — сообщил мне Джефри. — Теряется ощущение времени и погоды, появляется иллюзия бесконечности, удерживающая игроков и заставляющая их говорить: 'Еще один только раз'».
Бродя по проходам, я заметила столы с блэк-джеком, столы для игры в кости, колеса удачи, рулетки и… и, конечно, сотни автоматов, которые и создавали весь этот металлический грохот и звон.
— Вам не кажется ироничным то, что настоящий Тадж-Махал — мавзолей? — спросила я у Джефри скорее риторически.
Мне было душно, несмотря на прохладный кондиционированный воздух. Джефри не услышал меня. Он уже дергал за руку один из автоматов и наблюдал, как апельсины, вишни и сливы крутятся в дорогом фруктовом салате.
— Ну, с меня достаточно, — сказала я, наглядевшись на пустые глаза.
Моя мольба не дошла до сознания Джефри, пронзенного страстным криком с одного из столов для игры в кости в другом конце зала.
— Похоже, там счастливый стол, Алисон. Пойдемте… на минуточку.
Я последовала за ним и наблюдала, как он протолкался сквозь игроков, окруживших счастливый стол. Но очень скоро — или мне показалось, что скоро в этом месте без времени — восторженные крики замерли один за другим, звенья цепи распались, и за столом осталось лишь два игрока. Я подошла поближе к Джефри.
— Еще один кон, Алисон, — сказал он, не оборачиваясь.
Крупье улыбнулся и подмигнул мне, когда Джефри взял кости.
— Семь… игра окончена! — крикнул крупье через четыре круга, собирая со стола маленькие стопки фишек.
Джефри уступил кости второму игроку, пожилому мужчине в мешковатых брюках, цветастой рубашке и бейсбольной кепке.
— Семь… игра окончена! — вскоре снова крикнул крупье.
Пожилой мужчина пробормотал что-то и встал, оставив за столом одного Джефри. Прежде чем снова взять кости, Джефри сделал знак маркеру, и ему принесли новую стопку двадцатипятидолларовых зеленых фишек. Наблюдая за Джефри, я увидела в нем нечто новое: готовность потерять все в нежелании проиграть. И я начала размышлять о его отношении к тому, что его жена убежала с мужем Марджори… чем он мог рискнуть, чтобы выйти победителем… что он еще готов был потерять ради победы. 'Господи, — подумала я, — могли Джефри Кауфман убить Марджори Эплбаум?' Я еще не видела развития сюжета, но была уверена, что мотив можно придумать.
Стоя за его спиной в огромном шумном сводчатом зале в толпе разных — отчаянных? — людей, я чувствовала себя чужой. Уже знакомая тошнота и головокружение охватили меня, центр тяжести неловко сместился.
— Семь… игра окончена! — крикнул крупье, смахивая со стола фишки Джефри.
— Теперь мы можем уйти? — спросила я.
— Еще только один кон — и мы уходим, — ответил он. — Я обещаю.
