вечном хороводе, подталкивающих и удерживающих друг друга и вращающихся вокруг величественной звезды по имени Солнце. И эта гигантская система по имени Солнечная — лишь крошечная крупинка в Галактике из миллионов звезд по имени Млечный путь, порхающей среди других галактик в вечном танце Вселенной. Под черным зонтиком Космоса. И Космос сам, возможно, кружится в безграничной абстракции по имени Время.
Действительно, как незначителен один человек — если только это не ваш собственный сын — пришло мне в голову через несколько минут после того, как я отклонила приглашение Айры Пресмэна на ужин… Телефон зазвонил. Я подумала о Шеле и на этот раз оказалась права.
— Я как раз думала о тебе, — сказала я, вовлекая нас обоих в сладкий обман чувств, в экстрасенсорный праздник предвидения взамен обычного совпадения. А совпадение было неизбежным, поскольку в эти дни я всегда думала о Шеле, когда звонил телефон.
И когда он сказал, что у него весь конец недели — выходные, что он собирается с друзьями в зоопарк и у него нет денег, я пригласила его поужинать со мной и сказала, что дам ему несколько долларов.
— У меня планы на сегодняшний вечер, — сказал он, — но я заскочу за деньгами.
И у меня испортилось настроение, потому что не хотела есть одна и знала, Шел не любит, когда я ем одна, но не смела сказать ему, что если он не поужинает со мной, мне придется есть одной и заставлять его чувствовать себя виноватым. Я не хотела расстраивать его, обижать его, ранить его душу… может, навсегда… забыв, что детская психика полностью формируется к шести годам. И я сказала:
— Прекрасно.
Не успела я положить трубку, как телефон снова зазвонил. Это был Джефри Кауфман. И когда он сказал, что хочет поговорить со мной, я спросила, не хочет ли он поговорить за ужином, моментально забыв, что совсем недавно подозревала его в совершении убийства.
Я вспомнила маленького обезьяньего детеныша, вцепившегося в чучело — психологический эксперимент, показанный по телевидению, и подумала, что нечто более глубокое, чем недостаток опыта, заставляет нас цепляться за суррогаты.
— Медведь, — сказала я вслух, глядя на облака. — Кролик… орел… бабочка…
— Ленивец, — послышался за спиной голос Шела. — У тебя не очень развито воображение, мам. Кролик? Как скучно!
Шел обхватил меня за плечи и встряхнул, затем упал в шезлонг рядом.
Я подумала, не сказать ли ему о филе палтуса и пирожках, которые видела несколько дней назад, но решила, что это прозвучит не слишком умно.
— Так какие у тебя планы?
— Ну, я собираюсь выманить у тебя пятьдесят долларов, а потом мы с ребятами поужинаем сэндвичами, а потом, наверное, накуримся, напьемся, наколемся, найдем девчонок и будем гулять всю ночь до самого открытия зоопарка, где увидим, как трахаются жирафы.
— Десять, — сказала я, начиная торг.
— Как я сказал, сначала высажу тебя на сорок долларов, а потом…
— Пятнадцать.
— Тридцать пять.
— Двадцать — последняя цена. Я уверена, что у тебя есть деньги. Мистер Фишбейн тебе платит.
— Двадцать пять… пожалуйста! — взмолился он.
— Продано. А кто за рулем? — спросила я, не попадаясь на его крючок, прекрасно зная, что Шел редко пьет больше стакана пива. И, как любая мать, я была уверена, что он не принимает наркотики, хотя не была уверена, что он никогда не пробовал марихуану. 'И потом, он не курит, — подумала я, глядя на своего красивого сына, самодовольно улыбающегося своему успеху. — Конечно, остается секс. Секс. То, что отделяет мужчин от мальчиков. От моего маленького мальчика. Хотя Шел уже не маленький', — неохотно призналась я себе, отгоняя неприятные мысли.
— Будь осторожен, на дороге полно машин, — сказала я.
— Я всегда езжу осторожно, дорогая мама.
— И когда приедешь туда, проверь, чтобы окна были закрыты, чтобы животные не смогли забраться внутрь. И не корми их… и не дразни их. И чтобы ты ни делал, не выходи из машины…
— Эй, я не ребенок!
— Нет, ты все еще мой ребенок, — возразила я более выразительно, чем могло понравиться любому из нас.
— Да, мамочка, — поддразнил он.
— Послушай, дорогой, я просто не хочу, чтобы ты делал что-то безумное, — сказала я, представляя, как Шела хватает горилла, сбивает носорог, как он падает в тележке 'американских гор' с высоты пятидесятого этажа.
— Сорок баксов — и мы договорились.
— Двадцать пять — и не испытывай судьбу, а то станет пятнадцать. Принеси мою сумочку.
Шел принес кошелек и снова упал в шезлонг.
— А ты что собираешься делать сегодня вечером? — спросил Шел.
— Я ужинаю с Джефри Кауфманом.
— Снова с психиатром?
— Ты упустил свой шанс, — сказала я, удивленная враждебностью, прозвучавшей в моем голосе, и надеясь, что Шел ее не заметил.
— Мы сердимся, а?
Он заметил.
— Не на тебя, — солгала я. — Просто был длинный день.
— Почему? Что происходит? Ты хорошо себя чувствуешь или снова головокружения?
— Все прекрасно, Шел… Лейтенант Фиори приходил за книжкой, которую ты нашел. В лифте… во вторник? Правильно?
— Правильно.
— Тебе не кажется странным, что лифтеры не нашли ничего в выходные?
Молчание Шела показалось мне красноречивым.
— Шел!
— Что?
— Тебе не кажется странным…
— Эй, может, не Марджори выронила ее. Может, кто-то другой уронил после выходных, например убийца. Ты не рассматривала такую возможность? — рявкнул он.
Он прав. Я не рассматривала такую возможность. Конечно, это была только одна из других возможностей, из множества возможностей…
— Так куда ты собираешься сегодня вечером? — спросил Шел, прерывая ход моих мыслей.
— Мы еще не решили.
— Ты уверена, что тебе не нужен телохранитель?
— Когда тебя пригласили в прошлый раз, ты не казался очень счастливым. Кроме того, ты сказал, что у тебя планы с друзьями.
— Ну, я способен понять, когда не нужен, — сказал Шел, притворно надувшись.
Я клюнула.
— Ты всегда нужен, Шел. Мы были бы счастливы, если бы ты пошел с нами.
— Нет-нет. Я просто съем вредный жирный сэндвич в компании друзей. По крайней мере, знаю, что им я не безразличен.
— Шел, прекрати! Ты действительно можешь пойти с нами, если хочешь.
— Нет, не волнуйся. Просто иди и развлекайся без меня, — сказал он, вскакивая и направляясь к двери. — И спасибо за деньги, — добавил он, показывая мне свои красивые белые ровные зубы.
Хотя я прекрасно понимала, что он шутит, я не могла не признать, что для его обиды есть причины. За звуком захлопнувшейся парадной двери я услышала жалобный крик матери-чайки.
