Петрович вдруг расхохотался:
— Бабушка? Да она там, небось, уже весь пол у окна протоптала!
— К дому графа Сазонова! — скомандовал водителю князь Цинцадзе и, переключив коммуникатор: — Ольга? Все в порядке. Встретили. Летим к вам.
Ольга Дмитриевна действительно не отходила от окна. Как ни уговаривали ее Татьяна, Екатерина и срочно исхлопотавший себе отпуск Антон (Андрей с Алексеем выбраться не смогли) присесть, успокоиться, выпить чаю, она оставалась на своем посту, до рези в глазах вглядываясь в маленькую площадь за воротами.
Лидия к матери не подходила. Сама идея приглашения в дом ублюдка брата казалась ей оскорбительной, но свои мысли она благоразумно держала при себе. Успеется еще. Но как же все-таки раздражает весь этот шум, который поднялся из-за какой-то наглой девки… подумаешь, родственница нашлась! Неужели мать с отцом не понимают, что князь Цинцадзе попросту манипулирует ими? Да мало ли с кем спал ее ненаглядный братец, что ж теперь, всех детей всех его пассий проверять?! Так, глядишь, еще с десяток Сазоновых сыщется! Да и не верит она, что сам папенька без греха, все эти его долгие отлучки… Наверняка ведь их не семеро, а гораздо больше! А кстати, интересно: эта самая Мэри Гамильтон отцу внучка или все-таки?.. А даже если и внучка, что с того? И матушка тоже хороша: Машенька то, Машенька се… Можно себе представить, какова эта Сашкина доченька. Офицеришка с захолустной планеты, наемница, служащая по контракту тому, кто больше заплатит… О каком благородстве, о какой чести… да бог с ней, с честью — о какой нравственности там вообще может идти речь?! Она, небось, рада-радешенька, что хоть кому-то нужна оказалась на закате карьеры. А уж эта ее родословная… как у собаки, ей-богу! Да что там говорить, сучка она сучка и есть. Нет, родители пусть делают что хотят, их право, а Лидия с этой нахалкой никаких дел иметь не собирается и детям не позволит. Не хватало еще рисковать их будущим! Пусть вон Екатерина своим отпрыскам репутацию портит, раз уж так приспичило…
— Вот они! — воскликнула Ольга Дмитриевна, вплотную придвигаясь к окну. Екатерина и Татьяна бросились к матери, за ними, чуть помедлив, подошел Антон. Большого смысла торопиться и толкаться он не видел: будучи изрядно выше матушки и сестер, он не сомневался, что увидит все необходимое поверх их голов. Действительно, на площадь величаво опустился знакомый лимузин. Первым из него, что-то командуя стоящему у дверцы порученцу, с достоинством вылез князь Цинцадзе. Даже на таком расстоянии было видно, что сияет Ираклий Давидович, как новенький орден. Потом выпрыгнул отец, улыбающийся и помолодевший. Протянул руку внутрь… Ага! Вот она какая! Говорят, что первое впечатление самое верное… что ж, вполне приемлемо. Выправка, по крайней мере, имеет место быть. Двигается хорошо, правильно двигается. Форма непривычная, но сидит как влитая. А что заметно нервничает — так это вполне объяснимо. Антон посторонился, пропуская женщин вперед, и степенно направился вслед за ними к лестнице. Девчонки не дадут матушке оступиться, уж в этом-то на них положиться можно. А что касается Лидии… ну, эта в своем репертуаре: губы поджала, аршин проглотила, идет, как на аркане тащится… Послал Бог сестричку! Хоть бы помалкивала, раз уж ничего путного сказать не может!
Опираясь на руку деда, Мэри вышла из лимузина и с любопытством осмотрелась. За низкой символической оградой меж ухоженных цветников пролегала прямая дорожка, вымощенная диким камнем и упиравшаяся в ступени крыльца. В проеме распахнувшейся, должно быть, в момент посадки лимузина, двери стоял высокий старик, чьи изрядно поредевшие седые волосы были пострижены уставным ежиком. Лицо его состояло, казалось, из одних только морщин, и Мэри подавила неуместное хихиканье при мысли о том, как же он бреет всю эту роскошь. Как-то, должно быть, бреет, во всяком случае, щетины не видно.
Ладонь князя на плече слегка подтолкнула ее вперед и все трое двинулись по дорожке к дому. Когда до крыльца оставалось шага три, старик в дверях вытянулся еще сильнее — хотя секунду назад казалось, что дальше некуда — и удивительно звучным голосом без намека на старческое дребезжание провозгласил:
— Добро пожаловать домой, Мария Александровна! Добро пожаловать… — старикан все-таки осекся, смутился, но вышедший вперед Николай Петрович похлопал его по плечу и обернулся к внучке:
— Машенька, это Степан. Он был дядькой… по-вашему, воспитателем твоего отца. На плечах катал, коленки бинтовал, стрелять учил…
— Первый наставник? — уточнила Мэри, протягивая руку. — Я рада. Здравствуйте, Степан.
Тот неожиданно крепко вцепился в ее ладонь обеими своими, в глазах сверкнул молодой огонек, широкая улыбка еще больше углубила морщины.
— А уж я-то как рад, госпожа капитан третьего ранга! Мы ведь и не чаяли! — тут он повернулся к Цинцадзе и проговорил, все так же улыбаясь во весь рот:
— Здравствуйте, ваша светлость! Вы уж простите меня…
— Пустяки, Степан! — добродушно отмахнулся князь. — Ты давай в дом приглашай, что ж ты Марию Александровну в дверях держишь! — и спохватившийся дворецкий, отпустивший руку Мэри, сделал два шага назад.
Она переступила порог и оказалась в холле. Светлые широкие доски пола, такие же панели на стенах, квадраты солнечного света… все это она отметила вскользь, оставив на потом. Сейчас же она не сводила глаз с людей, стоящих в центре большой квадратной комнаты. Уже не слишком молодая, так, около ста, но все еще очень красивая женщина с тронутыми сединой густыми волосами, уложенными в высокую прическу, нервно стискивала руки и пыталась улыбаться дрожащими губами. По бокам от нее стояли две дамы помоложе. Обе были в штатском, но левая, лет пятидесяти, несомненно, когда-то носила погоны на, пожалуй, таких же широких, как у Мэри, плечах. За их спинами возвышался невозмутимый господин в контр-адмиральском кителе с планками орденов на нем. Чуть поодаль от этих четверых расположилась еще одна женщина, очень похожая на старшую. Но ее красоту изрядно портило кислое выражение лица, и Мэри нисколько не сомневалась, что уж эта-то тетка — а кем еще она могла быть? — точно ей не рада.
— Здравствуй, бабушка, — неуверенно проговорила смутившаяся бельтайнка, и Ольга Дмитриевна кинулась к ней, от спешки путаясь в длинной юбке. Она бы, наверное, упала, но Мэри успела ее поддержать. И вот уже ее щеки сжимают маленькие, но сильные ладони, а прямо в лицо смотрят точно такие же, как у нее, изменчивые серо-голубые глаза. Подошедший граф обнял разом супругу и внучку, рядом материализовался Степан с подносом, уставленным бокалами, Цинцадзе громо-гласно провозгласил витиеватый тост (Мэри поняла не более половины) и майор Гамильтон неожиданно поняла, что она действительно попала домой.
А девица и впрямь оказалась что надо. Спокойная и гордая, как эсминец перед стартом, ироничная, независимая… И до такой степени похожая на Сашку, что дух захватывало. Когда растерянность первых минут встречи с родственниками прошла, выяснилось, что племянница обладает чувством юмора и терпеть не может говорить о себе, но деваться ей было некуда. Отшутиться не получилось: отец уселся по одну руку от нее, Ираклий Давидович по другую, мать начала засыпать ее вопросами, ахая и всхлипывая после каждого ответа, и Антон даже пожалел бедняжку. Стоило ей попытаться быть краткой или сделать вид, что речь идет о незначительном событии, как князь решительно ее поправлял, расцвечивая подробностями сдержанный рассказ. И какими подробностями! Девчонка морщилась, пыталась отмахиваться, да какое там… Антон слушал ее с интересом. Ничего себе карьера была у Сашкиной дочки! Нет, конечно, у любого флотского офицера жизнь не слишком похожа на сладкий пряник, но то, что говорила (и о чем умалчивала) Мария, было все-таки чересчур. Своеобразное место эта ее родина, нечего сказать. Антон даже начал делать в уме пометки: если Цинцадзе с отцом не возражают против скупого изложения фактов, значит, не хотят расстраивать мать и об этом эпизоде следует расспросить девочку частным порядком. Вот, к примеру, отношение Генетической службы к ее происхождению. Мать искренне возмутилась, услышав, что кровь Сазоновых сочли поначалу неподходящей, но явно было что-то еще… Об этом он и спросил Мэри в отцовском кабинете, куда мужчины и примкнувшая к ним племянница сбежали покурить.
— Что тебя интересует, Антон? — с самого начала он предложил ей перейти на имена, какой из него, в самом деле, дядя. — Сколько мне пришлось драться, чтобы перестали называть полукровкой? Много. Пока все до одного не поняли, что убить я могу, а спустить — никогда. Хотя Монро так до самого конца и не унялся, но с ним я общалась редко, да и вообще — не бить же принципала Совета? Это все равно, как если бы тебе император сказал что-то нелицеприятное, а ты в драку полез.
