Отец прикрыл глаза и со свистом выдавил воздух сквозь стиснутые зубы. Бедная девочка! Заметившая его гримасу Мэри подошла поближе и очень серьезно сказала:
— Не надо жалеть меня, дед. Не надо. Я ведь сделала их. Всех. Правда, под конец Монро чуть не сделал меня, но обошлось же… Не надо меня жалеть.
Уже к самому ужину подъехали мужья Татьяны и Екатерины. Полковник Зарецкий передал князю большую старомодную папку. Ираклий Давидович заглянул в нее, довольно хмыкнул и собственноручно отнес в кабинет. Разрывающийся между любопытством и необходимостью выполнять свои обязанности Степан был, в конце концов, усажен за стол вместе со всеми. Агафья Матвеевна, кухарка и экономка, это только приветствовала, заявив, что проку от старого дурня сейчас никакого, так пусть хоть под ногами не путается. Мэри тихонько рассмеялась: ей понравилась эта необъятная тетка, пекущая замечательные пироги. Агафья Матвеевна правила домом железной рукой и была способна, судя по всему, без особого труда построить по стойке «смирно» и деда, и бабушку, и князя Цинцадзе, не говоря уж об остальных родственниках и гостях. Она же первая заметила, что «девонька» начала зевать и тут же громогласно обратила внимание Ольги Дмитриевны на этот факт. Бабушка немедленно всполошилась, но дед непреклонно заявил:
— Погоди, Олюшка. Погоди. Я еще не успел Машеньке вопрос задать. Серьезный вопрос. Как ответит она на него, так и поведешь ее наверх. Договорились?
Мэри, с которой немедленно слетели хмель и подступающий сон, с настороженным интересом уставилась на Николая Петровича.
— Вот скажи ты мне, Мария свет Александровна… Ты как, согласна в нашу семью вступить? Или сама по себе быть хочешь? Не торопись, подумай хорошенько.
— А разве такое возможно — вступить в семью? — недоверчиво прищурилась она. — Я, конечно, не могу похвастаться хорошим знанием имперских законов, но ведь бастард — он и в Плеядах бастард… — Мэри заметила, что ее ответ весьма понравился тетке Лидии и категорически не понравился остальным.
— Во-первых, — внушительно начал старый адмирал, — никогда себя так не называй. Да, твои родители не успели обвенчаться. Но Александр, упокой, Господи, его душу, свое намерение выразил вполне однозначно. А ты сказала, что само твое появление на свет — доказательство согласия твоей матери. Верно?
— Верно, но…
— Никаких «но». Во-вторых, Сазоновы — они, как ты изволила выразиться, и в Плеядах Сазоновы. Для нас не существует законнорожденных и незаконнорожденных детей. Есть дети, о которых нам известно, и дети, о которых нам неизвестно. О тебе мы до самого последнего времени не знали, но это не делает тебя Сазоновой в меньшей степени, чем любого из нас. И мы будем твоей семьей и будем любить тебя вне зависимости от того, станешь ты Марией Александровной Сазоновой или решишь остаться Мэри Александрой Гамильтон. Понятно?
— Понятно. А что… что я должна буду сделать, если соглашусь?
— А ничего. Захочешь принять подданство Империи — примешь. Не захочешь — дело твое. Решишь перейти в православие — мы будем рады. Католичкой останешься — опять же никаких проблем, в Империи хватает католиков, карьере это не мешает и даже межконфессиональные браки вполне в порядке вещей. «Иисус Христос один, все остальное неважно», как кто-то там сказал.
— Елизавета Тюдор, — улыбнулась Мэри. — Это сказала Елизавета Тюдор, самая великая королева в истории Англии.
Она уставилась куда-то в пространство, в полной тишине побарабанила пальцами по столу и, наконец, перевела взгляд на комкающего салфетку деда.
— Значит, Мария Александровна Сазонова? А что, звучит… Я согласна.
Четверть часа спустя Мэри, у которой от избытка то ли впечатлений, то ли великолепного шампанского слегка кружилась голова, поднялась в свою — бывшую отцовскую — комнату в сопровождении бабушки и младшей из трех теток, Екатерины. Эта последняя, как выяснилось, дослужилась в Сторожевом флоте до капитан-лейтенанта и при первом знакомстве шутливо упрекнула племянницу за то, что та обошла ее в чине. Мэри только руками развела. Екатерина ей сразу понравилась, как и Татьяна. А вот тетка Лидия не приглянулась вовсе, причем неприязнь, кажется, была взаимной.
— Не обращай внимания на Лидию, — сказала ей Екатерина, извлекая из принесенного в комнату баула парадный китель и встряхивая его на вытянутых руках. — Ого… Да уж, изображение — это не то, на такую красоту вживую надо смотреть. По твоим наградам, голубушка, можно астронавигацию изучать! Так вот, что касается Лидии… Уж не знаю, из-за чего она так много о себе понимает, но что много — это факт. Не бери в голову. И запахнись ты, бога ради, пока мать не увидела! — прошипела вдруг тетка, кидаясь к Мэри, сводя на груди полы расстегнутой рубашки и косясь в сторону ванной, где хлопотала Ольга Дмитриевна. — Давай я тебе сорочку дам, мы тут кое-что подготовили к твоему приезду… Кто это тебя?
— Да так… — неопределенно пожала плечами племянница. — Не сошлись во мнениях с одним господином по поводу того, кто из нас выродок.
— А случаем, не этого ли господина днями повесят на Бельтайне? — проницательно заметила Екатерина. Мэри криво усмехнулась и кивнула.
Между тем в гостиной, куда все перешли из столовой, Лидия, устроившаяся в большом кресле, рассуждала, как ей казалось, разумно и логично:
— Ну не знаю, отец. Дело, конечно, твое, можно и принять Марию в семью… Только учти, сбыть ее с рук будет непросто. Красотой она не блещет, молодостью тоже, одна седина чего стоит… опять же происхождение. Девчонка не виновата, конечно, что ее мать была… гм… нестрогих правил, но от этого не легче. О манерах я уж и не говорю, солдафонство отчасти простительно мужчинам, но не женщинам. Колоссальное приданое понадобится, помяни мое слово, а не то она вам с мамой до конца жизни на шею сядет и ножки свесит.
Адмирал Сазонов, в самом начале этой нотации сделавший знак окружающим не перебивать ораторшу, рассматривал среднюю дочь с хладнокровным любопытством. Так когда-то смотрел он из рубки линкора на приближающуюся вражескую эскадру — спокойно и оценивающе, прикидывая, каких пакостей можно ждать от противника.
— Давай-ка по порядку, Лидия, — начал он так мягко, что у Ираклия Давидовича, человека, в общем, далеко не слабонервного, по спине побежали мурашки. У него и самого было, что сказать заносчивой дряни (бедный Николай! хорошо, хоть Ольга доченьку не слышит!), но пусть уж с ней отец разбирается. — Давай- ка по порядку. Красота — вопрос восприятия, не более того. Ты сейчас уродлива до того, что смотреть не хочется. Молчи. Я тебя выслушал, а теперь ты послушай. А ну сядь! — прикрикнул он на дочь, а зашедший за спинку кресла сестры Антон недвусмысленно опустил ладони ей на плечи. Контр-адмирал был всецело на стороне адмирала флота, то же можно было сказать об остальных, и Лидия чуть ли не впервые в жизни почувствовала, что в родительском доме у нее союзников нет.
— Молодость… — снова негромко продолжил Николай Петрович. — А ты сама много ли моложе была, когда замуж выходила? Как на мой вкус, так седина Маше только шарма добавляет, ей бы только подзагореть малость, но уж это-то дело наживное. Что касается происхождения, то Алтее Гамильтон на Картане памятник стоит, а ее последний бой проходят во всех военных академиях как эталон. Вот когда
Подождав, пока за Лидией захлопнется дверь, Николай Петрович вытер со лба выступившую испарину
