— Я б его, гада… своей рукой, — сердито сказал Марченко. — Сволочь какая!
— Подожди, Марченко, —поднял руку Серовол, как бы мягко отстраняя командира роты. — Пусть он расскажет.
— Что рассказывать… — Ковалишин завертел головой, словно воротник душил его. — Все вышло неожиданно, как гром с ясного неба. Иду здесь вот, по этой тропинке, посты проверять. Смотрю, из этой гущины, вон оттуда,вылазит пригнувшись кто?то. Раз! И у него с руки взлетает голубь. Что такое? Про голубей я уже знал, слышал, что Художник их ищет… Я как раз за этим вот кустиком стоял — замер, меня не видно. Гляжу — Москалев это. Оглянулся он по сторонам и — к лесу. Я заглянул в заросли, а там клетка. Ну, меня в пот ударило. Кричу: «Москалев!» Он оглянулся и бежать. Я за ним, кричу: «Стой! Стрелять буду!» Он повернулся и из пистолета в меня. Тогда я по нему из автомата чиркнул, всего три пули… Подбегаю, а он уже готов.
Ковалишин не оправдывался и, конечно, не выдавал себя за героя, сумевшего обезвредить шпиона, он просто был подавлен всем случившимся и еще не знал, как оценить свой поступок. Впрочем, он всегда полагался на мнение начальства, а сейчас это мнение ему еще не было известно.
— Покажи, где клетка, — сказал Серовол.
Раздвигая кусты, Ковалишин полез в заросли, и двигавшиеся за ним Серовол и Коломиец увидели стоявшую на земле клетку с густо переплетенными проволокой стенками и открытой дверцей. Подняв клетку, Серовол увидел лежавший под ней какой?то сверток. Это оказалась старенькая плащ–палатка.
— Ннда! — сказал помрачневший начальник разведки, передавая клетку и развернутую плащ–палатку Юре. — Где он?
Ковалишин показал на полянку.
— Вон лежит…
Только сейчас Юра увидел метрах в сорока спину Москалева, которую можно было принять за изгиб выглядывающей из травы колоды.
— Откуда стрелял, помнишь? — повернулся к Ковалишину капитан.
— Как же! Вон от той осинки. А его пуля прямо в ствол осинки угодила. Рядом прошла…
Серовол подошел к деревцу, осмотрел белую рваную рану на его стволе, наклонился и поднял из?под ног стреляную гильзу.
— Три должно быть… — тихо произнес Ковалишин, поискал глазами среди травы и, подняв еще две гильзы, передал их капитану.
Подошли к убитому. Москалев лежал, уткнувшись лицом в траву, слегка подтянув под себя правую ногу. Кепка, надетая козырьком назад, удержалась на голове. Пистолет лежал рядом,Капитан поднял пистолет, приказал проверить все карманы в одежде убитого.
Нашли немного: тоненькую тетрадку, на первых страницах которой были записаны стихи Константина Симонова «Жди меня», текст песен «Вьется в тесной печурке огонь» и «Синий платочек», бритвенный прибор, кусочек мыла, зубную щетку, наполовину исписанный карандаш. Все это находилось во внутренних карманах пиджака, а из правого наружного Ковалишин вытащил еще один маленький химический карандаш и несколько листиков папиросной бумаги. Юра отстегнул от ремня самодельный чехол с финкой.
— А ведь он не курил… — сказал Ковалишин, рассматривая бумагу и остро заточенный карандашик.
— Не иначе донесение на папиросной бумаге писал, — высказал предположение Марченко.
Юра смотрел на Москалева со смешанным чувством жалости, тоски, отвращения. Он до последней минуты верил, что все рассказанное Москалевым ? правда, сочувствовал ему и теперь не знал, что думать. Нужно было верить фактам, а факты говорили о том, что не кто иной, а именно Валерий Москалев пользовался голубиной почтой. Кухальский говорил, что последний раз на голове у человека, приходившего за голубями, было что?то похожее на беретку. Кепку, надетую козырьком назад, можно было принять в темноте за берет. Старик говорил о плаще или накидке ? вот она, плащ–накидка, под которой легко можно было спрятать клетку. И рассказ перепуганного Ковалишина…
И все же не хотелось верить фактам, не укладывалось в голове Юры, что Валерка оказался таким подлым, коварным человеком и отплатил им за доверие черным предательством.
— Вот гильза, — Ковалишин нагнулся, поднимая стреляную гильзу. — Да, это его… От пистолета.
Серовол взял гильзу, без особого интереса сравнил ее с теми тремя, что имелись у него, кивнул головой. Посмотрел на убитого, сказал горько:
— Молчит… Эх, Москалев, Москалев.
— Уже не скажет… — угрюмо подтвердил Марченко. — Все унес с собой в могилу. Надо было тебе, Ковалишин, по ногам его. Высоко взял, пуля точно под левую лопатку вошла. Погорячился ты.
Ковалишин снова виновато развел руками.
— Погорячился… Я ведь хотел предупредительную очередь поверх головы дать, а оно… Главное, если бы он не стрелял в меня…
Неожиданно Ковалишин нагнулся и, брезгливо кривя рот, снял с рукава убитого что?то беленькое.
— Перышко, — сказал он, показывая Сероволу то, что было зажато в его пальцах. — Голубиное, видать… Пристало…
Голубиное перышко, пушинка… Конечно, взводный сделал логичный вывод, ведь было бы естественным предположить, что пушинка пристала к рукаву пиджака Москалева, когда он возился с голубем. Да, так следовало бы предположить. Но Юра Коломиец, увидев пушинку, зажатую в пальцах Ковалишина, испугался, да так, что в груди похолодело. Первые мгновения он не мог понять, что с ним происходит и в чем кроется причина внезапно нахлынувшего страха. Неужели это перышко! Оно, оно! И то, что Ковалишин нашел его на рукаве Москалева… Ну, и что из того? Ведь все правильно: взводный и стреляные гильзы нашел, и карандашик, и бумажку. Вот, вот, все он нашел ? гильзы, остро отточенный карандаш, папиросную бумагу и даже это перышко. На рукаве…
Перышко на рукаве Москалева казалось Юре каким?то лишним, искусственным, потому что однажды… «В лесу чего не наберешься…» Вот такое же перышко–пушинку снял тогда Селиверстов с рукава Ковалишина.
Юра тряхнул головой, растер лицо руками, щеки его горели. Он чувствовал себя несчастным, так как понимал, что его рассуждения сумбурны, вздорны. Перышко! Нашел к чему цепляться. На Ковалишине лица нет, влип взводный в историю, перепугался. Каждый бы чувствовал себя неважно на его месте. А все?таки… Почему? Тьфу ты, напасть, будь она проклята эта пушинка. Надо думать о чем?либо другом.
Очевидно, никто не заметил состояния Юры. Что касается Серовола, то в эти минуты он не обращал внимания на своего помощника. Со странным выражением лица Серовол внимательно оглядел поляну и вдруг, размахнувшись, изо всей силы, со злостью швырнул гильзы в кусты.
— Хватит! — решительно и зло заявил капитан. — Ни в чем ты, Ковалишин, не виноват. Конечно, если бы живым его захватил, было бы лучше. Но и так спасибо, что не упустил гада. — Он повернулся к командиру роты, —Марченко, шума поднимать не надо. Похороните его, скажите, что убит случайно, по недоразумению. Потом все объявим, наградим Ковалишина за проявленную бдительность. А ты, Ковалишин, не переживай. Молодец!
Очевидно что?то вспомнив, Серовол задумался на несколько секунд и добавил, глядя на Ковалишина:
— Подбери двух хороших, надежных хлопцев. Возможно, пойдешь на задание. Есть одно серьезное дело…
— Когда? — явно обрадовался взводный.
— Может быть, даже сегодня ночью. Будь готов, я скажу.
Юра по приказу Серовола сложил все вещи убитого в клетку, окутал ее плащ–палаткой, и они поехали к своему хутору.
Как только тропинка вывела на проселочную дорогу, Юра нажал на педали и, поравнявшись с начальником, взглянул на него. Лицо Серовола было мрачным, скула точно окаменела.
— Ну? — не отрывая глаз от дороги, буркнул капитан, поняв, что Юра хочет о чем?то спросить.
Юра смущенно вздохнул.
— Не надо бы Ковалишина на такое ответственное задание посылать…
— Это почему? — голос Серовола звучал равнодушно, видимо, он думал о чем?то другом.
