Орбинавты

вооруженных столкновений. Ведь война похоронит любые союзы и обещания.

Когда нитаино и бехике трех селений наконец договорились о подготовке своих подданных к появлению белолицых, Мануэль добавил:

— Вчера мне стало известно имя человека, которого белолицый правитель Гаити прислал на Борикен. Богам было угодно, чтобы им оказался мой знакомый. Не могу сказать, что он мой друг, но мы с ним когда-то вместе воевали.

Это сообщение было принято со всеобщим интересом.

— Вполне возможно, что он прислушается к моим словам, — размышлял вслух Мануэль. — Я хочу убедить его заключить мир с касиком Агуэйбана. А вас, Сейба и Каона, поскольку вы хорошо знаете касика, я прошу убедить и его в том, насколько важен для нас мир с пришельцами.

— Брат касика, Агуэйбана Второй, считает, что таино должны проверить, бессмертны ли белолицые. — Каона в нерешительности потер нос, прежде чем продолжал говорить. — Он пытается убедить касика умертвить одного из пришельцев. Если тот умрет, это будет означать, что белолицые не боги, а люди. В этом случае им можно будет дать отпор. Касик пока пребывает в нерешительности. Некоторые из других вождей острова поддерживают его брата. Особенно усердствует в этом Урайоан, касик области Аньяско.

— Этого нельзя допустить! — воскликнул Мануэль.

— Может быть, вы все-таки бессмертные боги? — спросил Текина. — Ведь ты же предсказываешь будущее. И не стареешь!

— Нет, мы смертные и сами поклоняемся Богу, — ответил Мануэль. Если бы каждый раз, когда он слышал этот вопрос, ему давали золотую монету, он мог бы обеспечить будущее трех поколений своих потомков. — Того, что я не старею, я сам не могу объяснить. Так мне однажды предсказал бехике Маникатекс. Но все другие белолицые, которых я знал, старели. И никто из них не умел предсказывать будущее.

Орокови помог старому Сейбе подняться на ноги. Это был негласный знак окончания встречи.

— Белолицые смертны и мстительны. — Мануэль заговорил быстрее. — За убийство своего человека они будут мстить беспощадно. Как они и делали на Гаити. Арасибо и другие наши рыбаки тринадцать лет назад слышали страшные истории от тамошних таино о том, как белолицые подавляли их восстание. Именно тогда добрые люди с Борикена почти перестали туда ездить и обмениваться вещами.

Присутствующие вставали с гамаков. Но Мануэлю необходимо было сообщить им еще кое-что.

— С этого времени бехике селения Коки будет Орокови, — возвестил он. — А я буду только лечить людей.

Все, кроме Орокови, для которого это не было неожиданностью, удивленно воззрились на него.

— Я вам уже говорил, насколько ревниво относятся пришельцы к вопросу почитания богов. Поклонение любым богам, кроме их Бога-Отца, Иисуса и Девы Марии, они считают очень дурным занятием, с которым необходимо бороться. Поэтому, если они будут считать, что я бехике народа таино, они никогда не станут прислушиваться к моим словам! Другое дело — лекарь, человек, исцеляющий других людей. Таких они уважают.

— Это же одно и то же! — воскликнул Лисей, и другие поддержали его одобрительными восклицаниями. — Кто еще может лечить людей, кроме бехике?!

— У них это не так. Их бехике, которые называются священниками, очень редко занимаются лечением. А их лекари редко бывают священниками.

На этом и расстались. Мануэль не знал, насколько таино усвоили и запомнили все, что он им поведал, но больше размышлять о подготовке островитян к встрече с кастильцами он не мог. Ему надо было теперь подумать о предстоящем на днях визите в область Гуания, где располагались все три селения, дона Хуана Понсе де Леона, которого направил на Борикен губернатор Эспаньолы Николас де Овандо. Судьбы людей коки и других таино на острове напрямую зависели от того, какое направление примут действия этого конкистадора.

В день, когда должны были прибыть кастильцы, с самого утра царила духота, разразившаяся к середине дня настоящим потопом с грохотом громов и сверкающими, раскалывающими небо надвое молниями. Когда ливень прекратился и все вокруг стало быстро подсыхать, жители деревни растянули хлопковые навесы, укрепив их на ветвях деревьев между хижиной нитаино и площадкой батей.

— Давно я не слышал твоей флейты, Равака! — приветствовал Мануэля Арасибо, руководивший всей этой подготовительной суетой. — Когда ты играешь, птицы в лесу умолкают, чтобы послушать тебя.

— Добрый друг! Пусть надежда навсегда сотрет слезы с твоих глаз! — ответил Мануэль, приветливо оглядывая человека, который когда-то спас его от воинов Каонабо. Арасибо было тридцать пять лет, и к шраму над правой бровью прибавилось множество морщин. Теперь, когда он улыбался, ощущение заговорщического подмигивания стало еще сильнее.

— Но если на глазах нет слез, то как же в сердце воссияет радуга? — молвил Арасибо. — Итак, теперь нашим бехике будет Орокови?

— Да, и он будет хорошим бехике, — подтвердил Мануэль.

— Люди беспокоятся. Они привыкли, что ты всех лечишь и от многих отводишь несчастье еще до того, как оно успевает произойти. Сможет ли Орокови заменить тебя?

— Успокой людей, Арасибо. Я буду продолжать лечить людей, но не буду изготавливать семи и руководить кохобой.

Арасибо отошел к остальным, чтобы помочь им установить под навесами деревянные настилы для гостей. Для предводителя белолицых был развешен удобный гамак. Среди работавших был и старший сын Мануэля. Фелипе-Атуэй всеми силами старался не показывать усталости, чтобы не уступать взрослым. Благодаря высокому росту Атуэй выглядел старше своих четырнадцати лет.

— Любуешься сыном? — Зуимако подошла к Мануэлю сзади и прижалась к нему. Вслед за ней появилась Росарио-Наикуто, держа на руках маленького Алонсо-Мабо. Наикуто была на полтора года младше Атуэя.

— Да, — признался Мануэль. — На него приятно смотреть. Ладный парнишка.

— Как и его отец.

— А сестра у него — настоящая красавица! Как ее мать. — Второй рукой Мануэль привлек к себе Наикуто. Глаза дочери вспыхнули радостью.

— Скоро увидишь людей своего народа. Как давно ты мечтаешь об этом? — спросила жена.

— Я уже давно не мечтаю об этом. Мой народ — люди коки. А не видел я белолицых уже очень много лет.

— Ты, наверное, скучаешь по своей стране.

— Я скучаю по матушке. По отдельным людям, — помешкав, признал Мануэль. — Ты права, по стране тоже.

— Что бы ты хотел увидеть, чего здесь нет, отец? — спросила Наикуто, опуская трехлетнего брата на землю. Мабо побежал под навес к Атуэю, но тот был занят и не замечал малыша.

— Конечно, повидать свою мать, твою бабушку.

— Это понятно. Скажи, чего еще тебе хочется! — присоединилась Зуимако к просьбе дочери.

Мануэль ответил задумчиво, загибая пальцы:

— Трогать лед. Смотреть на снег. Ехать на коне. Слушать орган в соборе, когда кажется, что собор — это корабль, плывущий в пространстве гудящих звуков.

Все эти слова — «лед», «снег», «конь», «орган», «собор» — Мануэль говорил по-кастильски. Глядя на лица слушательниц, он рассмеялся:

— Я все равно не могу вам объяснить, что это все означает.

— Не надо все. — Наикуто унаследовала от матери ее склонность к буквальному пониманию высказываний отца. — Объясни что-то одно. Что такое «лед»?

— Когда становится очень холодно, вода замерзает и становится твердой.

— Твердой?! — почти одновременно воскликнули жена и дочь.

— Здесь так холодно никогда не бывает. Поэтому я и сказал, что не могу объяснить.

— Твердая вода?! — воскликнула Наикуто. — Как это должно быть красиво! Это похоже на стекло?