плох. В конце концов она преодолела свое горе.
А Виталий Константинович окончил Институт путей сообщения и вышел в широкий мир.
С каждым месяцем этот мир становился все просторнее. Уходили в прошлое годы тяжелого промышленного кризиса, в воздухе носились живительные признаки весны, весны российского капитализма.
Общий подъем ознаменовался также и тем, что Россия стала строить железные дороги. Она строила самую длинную в мире магистраль: от Варшавы до Тихого океана!
Виталий Константинович не был наивным молодым человеком. Он не думал так: какой я счастливец, я делаю культурное дело, приобщаю свою отсталую родину, по которой катится колесо мужичьей телеги, к передовым странам, по которым бегут стальные колеса паровозов и усовершенствованных вагонов. Культурная миссия… как я счастлив!
Виталий Константинович иначе смотрел на свою профессию. Пробыв неделю на участке, он понял, что начальники ждут от него подношений. Не дашь — распростишься со службой. Но для того чтобы дать, надо самому взять, и взять много.
Он обрадовался тому, что должен взять много, и стал брать так, как не брал до него никто.
Он думал только о наживе. Все остальное казалось ему глупым и наивным.
Через два года молодой инженер поставил на земле родной усадьбы текстильную фабрику; труд был дешевый: нищие бабы и мужики из Сенцов и прочих деревушек. Учительницы, Валентины Андреевны, он не видал. Да она больше и не учительствовала в Сенцах. Еще через два года он купил фабрику в Москве, заинтересовался лесом, сахаром.
В Петербурге, на Петербургской стороне, Валевский поставил себе особнячок, обнес его оградой, обсадил дубками. Из окон второго этажа и с балконов видел могучую реку, по которой плыли баржи и катера, ялики и шлюпки. Свежий ветер несся со взморья.
В эти годы Виталий Константинович объединил в своих руках группу банков и предприятий. Собственного капитала у него было до трех миллионов, займы у разных банков дали ему сорок. С этими деньгами он чувствовал себя готовым добиться всего, чего хотел.
И вдруг, в самый разгар плодотворной деятельности, царский жандарм Зубатов приглашает его к себе и предлагает удовлетворить требования рабочих! Считает деньги в его, Валевского, кармане!..
Знает: всесилен! За ним Трепов, обер-полицеймейстер Москвы, за Треповым дружок его — великий князь Сергей Александрович, за великим князем — жена его Елизавета Федоровна, за Елизаветой Федоровной — сестрица ее Александра Федоровна, а за той уж — сам самодержец всероссийский! Сильная рать, черт возьми!
Валевский подчинился указаниям Зубатова, но в тот же день покатил в Петербург.
В Петербурге была оттепель, под копытами коней хлюпало месиво из снега и воды, сани скользили с неприятным звуком.
Прямо с вокзала Валевский отправился в министерство финансов к Витте, с которым был дружен еще с тех пор, когда молодым путейцем вышел на свою первую трассу, а Витте заправлял на Южно-Русской дороге.
Очень высокий лоб у Витте, очень окладистая борода, очень пушистые усы, очень благообразный облик!
— Садись сюда, Виталий Константинович, в кресло!
Валевский сел и сказал, как бы заранее подводя итог всему тому, что сообщит:
— Пропади она пропадом, самодержавная монархия!
— А вот в этом я с тобой не согласен. Всем нам нужно самодержавие.
— Это с какой же стороны?
Витте усмехнулся:
— Ситец твой идет в Маньчжурию? Идет! А ведь скверненький, с гнильцой, — да ты не обижайся, не только у тебя, у всех наших фабрикантов такой же… Твоему текстилю не выдержать конкуренцию с просвещенным европейским текстилем. Следовательно, тебе нужно что? Русский штык!
— Если хочешь — да, русский штык.
Витте засмеялся дробным, круглым, приятным смехом.
— Ну, вот видишь! А русский штык невозможен без русского самодержавия!
Валевский не стал продолжать щекотливого спора.
— Сергей Юльевич, — сказал он, — страшнее англичанина и немца твой Зубатов! Что он творит? Сатрап! Вот чем оборачивается самодержавие!
Валевский рассказал про ультиматум, который ему предъявил начальник московской охранки.
Глаза у Витте заблестели.
— Чистейшей воды подлец и трус, — говорил Валевский. — Революционеров больше царя небесного боится.
— Террористы — серьезные люди, — заметил Витте, — как быстро они покончили с Боголеповым! И, ты знаешь, я боюсь за Сипягина…
— Сергей Юльевич, черт с ним, с Сипягиным. С Зубатовым то что делать? Какие кренделя выписывает!
Витте ходил по кабинету мелкими шажками. Политика Зубатова давно задевала его за живое, в случае же с Валевским Зубатов, по мнению Витте, действительно перешел все допустимое. Еще жандармы будут решать судьбы империи! Преобразования нужны, чтобы сделать из России первоклассную державу… Как было бы хорошо, если б Николай во всем доверился Витте. В финансовых делах он ему доверяет, а в остальном подозревает.
— О социал-демократах слышал? — спросил Валевский, вспомнив про свидание с сыном.
— О каких социал-демократах? О наших, русских?
— Конечно, они нам, чай, поближе немецких.
— А что они, тоже стреляют?
— Не-ет… в этом как будто неповинны. Они действуют иначе, словом.
— Словом? Ну, словом пусть себе действуют. Это не такое уж страшное оружие. Действуют словами преимущественно господа интеллигенты… Ты знаешь, что сказал однажды государь, когда зашла речь об общественном мнении? Государь сказал: «Общественное мнение у нас — это мнение интеллигентов. Мне даже само это слово противно — «интеллигент»! Следует приказать Академии наук вычеркнуть это слово из русского словаря!..»
— Здоровенько хватил!
— Да, в этих вещах он не стесняется. В общем, нужны реформы, и немедленно; самая широкая, крестьянская, если мы не хотим новой стенькоразиновщины. Веротерпимость нужна! В современной цивилизованной стране топчут человека за то, что он иначе верует. Позор! А с инородцами что у нас делают?
— Инородцы и веры меня не трогают. Пусть кланяются идолам, лишь бы покупали мой ситец. Ну а о Зубатове ты что же молчишь? Всё вокруг да около. Ведь он у меня в глотке сидит!
— Знаешь, Виталий Константинович, в чем он прав? В своих предчувствиях, что Россия на грани потрясений… и таких, знаешь ли… — Витте широко раскрыл глаза и повел в воздухе пятерней. — Да, вот, знаешь ли, именно таких потрясений…
— Но не этим же путем идти, Сергей Юльевич! Ведь он дубина, ему все равно. Заводчикам и фабрикантам войну объявил! Туполобые помещики ему за это в ножки поклонятся, все секретные места облобызают!
— Возможно, возможно!.. Но не беспокойся… — Витте приподнялся на цыпочки и отрубил: — Пресечем!
6
Цацырин снял комнатку в крошечном кирпичном домике, который стоял на пустыре, открытый со всех
