победы. С богом!
Поручик и его казак сначала скакали по ущелью, потом вырвались в поле, потом в деревне, окатили себя и коней студеной водой. И опять скакали, теперь по руслу высохшего ручья, усыпанного мелкой галькой.
Серые с белыми прожилками скалы нависали по сторонам. Лощина извивалась. Все время Логунов прислушивался к грохоту артиллерии, не смолкавшему с нашей стороны. Это был голос, заставлявший гнать коня, а сердце биться радостной надеждой: «Мы на пороге победы!»
Штаб корпуса стоял в версте от двугорбой сопки, за которой кипел бой. Штакельберг только что вернулся оттуда. Под ним убили лошадь, он приехал на казачьей.
— Цел, не задет, — отвечал он на испуганные вопросы штабных.
Ему подали мокрое полотенце, которым он вытер лицо и шею.
— Гернгросс поздравляет с победой, — обратился он к подчиненным, выслушав Логунова. — Однако я не совсем уверен в точности его сведений.
— Ваше превосходительство, у начальника дивизии не было ни малейшего сомнения.
— Как генерал себя чувствует? Как его рана?
Только сейчас Логунов сообразил, что, действительно, Гернгросс сидел на земле в малоестественной позе.
— Он не показывает никаких признаков боли, ваше превосходительство!
Штакельберг усмехнулся.
— Еще бы! Гернгросс — старый солдат. Что касается Глазко — Глазко должен был давно вступить в бой. Поезжайте
Ординарец поднес Штакельбергу котелок с кипятком. Штакельберг обмакнул полотенце и снова стал вытирать лицо и шею.
… Генерал Глазко не наступал.
Война, которую он вел, была для него прежде всего его личной службой, и на ней все должно было протекать согласно чести и воинскому порядку. Всякие попытки унизить его достоинство вызывали в нем непреклонную решимость отстоять себя.
Глазко вышел на указанное ему направление против левого фланга японцев в девятом часу. Судя по канонаде, бой принимал ожесточенный характер. От Гернгросса прискакал офицер с запиской. Гернгросс просил наступать на высоту Медвежий Зуб. Записка была написана карандашом, не была вложена в конверт, самая просьба скорее походила на приказание.
Глазко повертел бумажку и смял. Гернгросс, так небрежно писавший ему, был начальником чужой дивизии. С какой же это стати он будет указывать порядок боя?!
Ординарцы кипятили чай. Денщик из вьюка достал варенье.
Прошел час. Чан был выпит. Денщик заварил новый. Гернгросс прислал вторую записку, уже пространную, но тоже карандашом и тоже без конверта, где объяснял положение и просил немедленно наступать в обход японцев.
Глазко сунул записку за голенище сапога. «Не можешь справиться с япошками, так вздумал командовать мной! Нет, побеждай сам, Вот если япошки полезут на меня, я их разнесу».
В два часа прискакал Логунов. Полки Глазко занимали те же позиции, что и утром. Командир бригады пил чай.
— Ваше превосходительство, — сказал Логунов, — генерал Гернгросс нуждается в срочной помощи. Вам необходимо атаковать правее сопки с «зубом».
— Передайте генералу Штакельбергу, что генерал Глазко вчера ночью получил письмо непосредственно от командующего армией… Будьте любезны… — Глазко извлек из внутреннего кармана кителя письмо. — Вот, будьте любезны… генерал Куропаткин пишет: «Ваша задача заключается в том, что, сговорившись с генералом Гернгроссом, вы должны атаковать фланг японцев, действующих против него у Вафанвопэна». Сговорившись! — повторил Глазко. — Никто со мной не сговаривался. О действительной нужде в атаке я не имею ни малейшего представления. Гернгросс соизволил прислать мне какую-то шпаргалку, но я давно вышел из школьного возраста.
Генерал спрятал письмо, отвернулся и пошел медленным шагом к бугорку, за которым стояла его палатка.
На обратном пути в дивизию, около рощи, Логунов заметил группу офицеров и казаков. Он проехал бы мимо, обуреваемый после беседы с Глазко самыми мрачными мыслями, если бы в центре группы не разглядел китайца.
Однако шляпа, сорванная с головы, и фальшивая коса, лежавшая у ног, изобличали его подлинную национальность.
— Шпион? — спросил Логунов у казака.
— Так точно, ваше благородие.
Высокий, широкоплечий урядник докладывал капитану в форме пограничной стражи:
— Едет наш разъезд, вашскабродь, и вдруг это, видим мы из гаоляна выезжают на конях два китайца.
Какие такие китайцы? Не видел я, вашскабродь, чтоб китайцы ездили верхом; погнали мы наперерез; один из них, как завидел нас, так сразу назад и пропал в гаоляне. А второй не утек.
Пленный стоял спиной к Логунову. Поручик видел его крутой затылок и выгоревшую на солнце куртку из синей дабы. Напротив него на пне сидел капитан и спокойно, в сотый, должно быть, раз, говорил китайцу-переводчику:
— Еще раз спроси его по-япопски, куда он ехал?
— Капитан, его по-японски понимай нету.
— Должен понимать, спроси еще раз. Ведь он же не глухонемой.
Переводчик заговорил высоким голосом. Очевидно, терпение его истощилось, и, уверенный, что пленный отлично его слышит и понимает, он ругал его китайскими и японскими ругательствами.
Но пленный по-прежнему ничего не слышал или ничего не понимал. Он стоял неподвижно, опустив руки, даже не сгоняя мух, которые ползали по его шее и голове.
— По-китайски спроси его! — приказал капитан.
Переводчик еще более высоким голосом произнес несколько китайских фраз.
Вдруг пленный что-то тихо ответил.
Капитан замер:
— Ну что?
— Не хочет ничего говорить, — сокрушенно ответил переводчик, — его говори: моя шибко больной, ничего не могу говорить..
— Вашскабродь, — крикнул казак, — что вы его просите честью? Вот я его попрошу!
Он взмахнул нагайкой и ударил японца по плечам.
Тот обернулся. Глаза его вспыхнули.
— Не прикасаться ко мне! — проговорил он на чистом русском языке, — я — штаб-офицер!
Казак с поднятой плетью застыл, выпучив глаза. Капитан сдвинул со лба фуражку и смотрел на японца с таким же изумлением. Но больше всего удивился переводчик, который даже отступил на несколько шагов.
— Вот поди ж ты, — проговорил казак, — мы с ним и так, и этак, а он.
Необычайно знакомым показалось Логунову лицо японца… и голос его. Да, и голос его… Владивосток, угол Светланки и Китайской… Городской сад, за городским садом бухта… часовой магазин Каваямы.
— Господин Каваяма! — воскликнул он.
Японец взглянул на поручика, обожженное солнцем лицо его вдруг дрогнуло в короткой улыбке.
— А, — сказал он, — это вы! Вот встреча!
— Откуда вы его знаете? — спросил капитан.
— Я его знал часовых дел мастером во Владивостоке.
— Все ясно, — сказал капитан. — Больше допрашивать господина штаб-офицера не будем…
