— Вы, сестрица, очень молоды. Удивляюсь, как папа с мамой пустили вас на войну!
Нине не понравился тон капитана, она ответила резко:
— Я не так молода. Мне девятнадцать лет.
— Ах, уже девятнадцать!
— И даже если б я была еще моложе, разве родители могли бы препятствовать дочери в ее желании облегчать страдания?
— Вы думаете, что страдания надо непременно облегчать? Если страдание существует, почему бы людям и не страдать? Пусть страдают.
— То есть как это — пусть страдают?
Проминский засмеялся.
— В самом деле, вы задавали себе когда-нибудь этот простейший вопрос: почему нужно облегчать страдания? Страдание — довольно распространенное и вполне законное явление жизни. Почему бы людям и не страдать?
Он снова засмеялся, выпустил густую струю дыма и стоял против Нины — глядя то на ее лицо, то на голые до локтей руки.
Казак внес переметные сумы, вынул консервы, полголовки сыру, охотничьи сосиски, десяток яиц. Притащил столик, накрыл газетой, разложил припасы, заварил чай.
Проминский сказал:
— Прошу к моему столу.
Нине страшно хотелось выпить горячего чаю, но поддерживать со штабс-капитаном разговор не хотелось; она отказалась и, завернувшись в бурку, легла на кучу соломы. Заснула не сразу и спала тревожно, готовая каждую минуту вскочить.
Вскочила на голос, звавший ее.
Звал ее Петров. Она так обрадовалась, что обняла его.
— Японцы действительно где-то прорвались, — сказал Петров. — Выедем чуть свет.
На рассвете подул ветер. Тучи песку и мелких камешков неслись мимо окон.
Нина вышла во двор, чтоб определить силу тайфуна.
Тайфун, как и все тайфуны, летел с бешеной быстротой. Он мгновенно ослепил Нину песком. Раненых придется укрыть с головой.
Из мглы песка вынырнул Проминский.
— Какая находка! — сказал он. — Сестра, посмотрите.
— К сожалению, ничего не вижу — ослепла.
В комнате, протерев глаза, она увидела в руках Проминского книжку в сером переплете.
— Доктор, прошу и вашего внимания, смотрите, какая находка! «Диспозиция для отступления Маньчжурской армии».
— Так, — пробормотал Петров, — а что сие обозначает?
Проминский заговорил, помахивая книжкой:
— У меня привычка обойти перед отъездом то место, где я ночую. Полезно удостовериться, не оставил ли чего-нибудь. И вот, извольте видеть: «Диспозиция отступления» валяется на полу! Очевидно, обронил кто-то из штабных. Вы понимаете, что было бы, попади она в руки врага?!
— Да, изрядно! — сказал Петров.
— Если в штабе ее хватятся и не найдут, предположат самое худшее, то есть что она у врага, а тогда нужно перестраивать всю диспозицию. Труд невозможный. Вот что, доктор, — Проминский спрятал находку в карман, — у меня к вам и сестре просьба. Книжку я сейчас же доставлю в штаб, а вы не забудьте, что я нашел ее на ваших глазах в фанзе.
Горели склады сена и дров, расположенные вокруг Мукдена. Песок несся вместе с дымом. Петров заметил:
— Дует со стороны японцев. Представляете себе, японцы могут спокойно целиться, а нашим не прицелиться — в один миг глаза занесет. А артиллеристы? Те и вовсе стрелять не могут: не видно, куда падает снаряд, нельзя корректировать.
Проминский, закутав голову башлыком, ехал со своими забайкальцами возле Нининой подводы.
Для того чтобы выбраться на Мандаринскую дорогу, надо было взять сначала на запад до западных ворот Мукдена и потом по городу на север.
До западных ворот было менее версты. Отряд медленно двигался в песчаной мгле, лошади то и дело останавливались. Гул канонады усилился; назойливо, не переставая, трещали пулеметы.
Из ворот точно вываливались арбы, подводы, всадники, вдруг прорывались целые колонны пехоты.
— Куда вы? — крикнул Петрову какой-то офицер, — В Мукдене японцы. На улицах бой.
Офицер побежал и вскочил в арбу.
Лазаретный отряд повернул вдоль стены.
В это время Нина увидела, как Проминский забеспокоился, стал оглядываться, посмотрел на нее, сделал неопределенный жест, хлестнул нагайкой коня и помчался к воротам. Казаки за ним.
— Там японцы! Штабс-капитан, куда?!
«Ведь он собирался нагонять штаб?» — подумала Нина с тревогой.
Проминский и его казаки исчезли в воротах.
Повозочный сказал:
— Ускакали… А и странные были хлопцы, барышня!
— Чем странные?
— Да так… Спрашивал я их про ихнюю станичную жизнь, а они тянут, тянут, как бы и не видали никогда деревни. Городские люди, ей-богу. И всё норовили повыспросить, много ли у нас раненых в лазарете, да из каких частей… Тьфу, говорю, да разве мне интересно на это внимание обращать?
— Странные хлопцы! — повторила Нина. — Сначала я даже подумала, что это японцы.
Петров подъехал к подводе.
— Ну как? А где Проминский?
— Ускакал с казаками в Мукден.
— В Мукден? Там же японцы.
— Я ему крикнула. Он не ответил, сорвался и понесся. Доктор, зачем он хотел, чтобы мы с вами не забыли, что он нашел диспозицию в соседней фанзе?
Петров вытер кулаком глаза, выплюнул песок.
— Да откуда я знаю, что он там нашел! Я не видел, как он находил. Мне тоже это показалось странным. Тут может быть только одно объяснение — просил на случай, если вернет книжку в штаб, а его спросят: а не вы ли ее, милый друг, слямзили?
— Да что вы! — испугалась Нина, потому что сама подумала о том же.
Мандаринскую дорогу запрудили обозы. Арбы, подводы, двуколки — все двигалось, все старалось обогнать друг друга. Оси и постромки цеплялись, путались, повозочные истошно кричали, им вторили китайцы-возчики. А по сторонам дороги, по мерзлой кочковатой земле, в беспорядке шли войска.
Рысью по самой обочине ехал артиллерийский парк. Тяжеловесные лошади, по шесть и восемь в запряжке, катили зарядные ящики. Два всадника попытались проскочить мимо них в поле. Но дорога шла под уклон, артиллерийские кони налетели на заднего, лошадь успела сделать скачок и увернуться, а всадник упал, кони его подмяли, зарядный ящик переехал, и все понеслось дальше.
Нина сбросила с себя одеяло, выскочила из повозки и побежала к месту несчастья.
Второй всадник останавливал упряжку парка. Раненого подняли. Положение его было тяжелое.
В грохоте и шуме отступающей армии Нина осматривала и перевязывала раненого. Товарищ потерпевшего стоял тут же. Когда он размотал башлык, Нина увидела худое, черное лицо Алешеньки Львовича.
— Боже мой! — только и сказала она.
Раненого нужно было поместить на подводу. Алешенька подозвал фейерверкера и приказал сбросить с зарядного ящика имущество.
Имущество состояло из досок, дров и табуреток.
