неугодна, то мы рабы его!
— Царские рабы! — крикнул старший Лебедев и стукнул кулаком по столу.
— Подлей водки, Архиповна, — указал на графин Пикунов. — Царь-то ведь связан по рукам и ногам: у него и суды, и присяжные, и газетки, которые следят за каждым его шагом и, чуть что, трубят по всему миру, а теперь еще и так называемый манифест. Манифест, братцы, его вынудили дать! Обступили со всех сторон и вынудили. А он человек мягкий, многострадающий — и дал… Слыхали, что учинили торговцы Сенного рынка? — Пикунов сделал многозначительную паузу и заговорил, выделяя каждый слог. — Не то третьего дня, не то вчера генерал-губернатор доложил царю: «Торговцы Сенного рынка, глубоко возмущенные происходящими в учебных заведениях митингами, воссылая господу богу за своего государя молитвы, просят меня повергнуть к стопам вашего императорского величества верноподданнические чувства вместе с готовностью души свои положить за батюшку царя и отечество», — Пикунов приподнял мохнатые брови и закончил: — На подлинном докладе рукою его императорского величества начертано: «Сердечное им спасибо от меня». Понимаете, не со студентами царь, не с интеллигентами, а с нами, дворниками, извозчиками, торговцами. Царь, бедный, смятен духом, только стоит и озирается на все происходящее.
— На восьмичасовой рабочий день поглядывает, — сказал Весельков. — Восемь часов работать, десять пьянствовать! Эх, милые мои, руки так и чешутся!..
Утром Пикунов, Весельков и старший Лебедев дежурили на углу Прогонного. Занимался над городом поздний зимний рассвет. Слегка розовело небо на востоке за Невой, над редкими фабричными трубами правобережья, Пикунов не видел ни труб, ни розового неба. В двадцати шагах от него, сунув руки в карманы, стоял Весельков.
Стрелять должен он, Пикунов.
Через час показалась женщина. На ней была серая теплая жакетка и коричневый пуховый платок, из-под которого выбивались ясные рыжие волосы.
Пикунов поспешил навстречу. Ощутив беспокойство, Маша замедлила шаг.
Пикунов шел к ней, размахивая левой рукой, а правую держал в кармане. Подумал: «Теперь уж все равно» — и вынул руку. Маша увидела толстый красный кулак с зажатым в нем револьвером, отшатнулась, побледнела, но продолжала идти.
Все заняло несколько секунд. Перед Пикуновым — синие, широко раскрытые глаза, он должен был поднять револьвер и выстрелить в эти глаза, но рука у него не поднялась, и, пробормотав ругательство, он прошел мимо. Прошел и вдруг спохватился — Маша перебегала на противоположную сторону, он стал стрелять по ней. Весельков тоже выстрелил.
Девушка стояла, оправляя платок. Вдруг из-за дома показались трое мастеровых. Впереди бежал Цацырин.
Пикунов почувствовал тупую злость. Машка Малинина была в двух шагах, как было не убить ее, а вот не убил! Но Цацырин сам бежит за своей смертью…
Из переулка вышел офицер… «При господине офицере тебя в землю положу…»
— Бей, Весельков, пусть видит его благородие…
Но Весельков скрылся в воротах. «…Эх, струсил!»
Пикунов поднял револьвер…
Но Цацырин метнулся в сторону, наскочил, ударил по голове, по руке, выбил револьвер… Пикунов вскрикнул и упал от удара в лицо.
Офицер стоял около него и, вместо того чтоб защищать, говорил:
— По женщине стрелял, мерзавец! Такого надо казнить на месте!
Хмель вылетел из головы Пикунова, он приподнялся и сел на земле.
— Ваше высокоблагородие!..
Его схватили за руки и за ноги и понесли в сарай.
18
Придя домой, усталый и вместе с тем счастливый — сорок боевиков сегодня отлично стреляли из винтовок! — Логунов увидел в столовой всю семью и Грифцова.
— Николай, наконец-то! — воскликнула Таня. — Ждем тебя, ждем…
— Точно я пошел в кондитерскую за пирожными, — обиделся Логунов. — Прекрасно, товарищ Антон, прошло сегодня учение.
Таня показала на газету, которая лежала около отца.
— «Новая жизнь», — прочел Николай, — издается при ближайшем постоянном участии Максима Горького… Редактор: Минский… Издательница: М. Ф. Андреева». — Логунов быстро пробегал глазами имена сотрудников и среди них прочел: — «Н. Ленин».
Посмотрел на сестру вопросительно.
— Да, да, — сказала она. — Он уже в Петербурге. Сегодня важное заседание Совета, на котором нам нужно быть. И там мы можем увидеть его.
Поехали в коляске. Грифцов по дороге рассказывал:
— Владимир Ильич сразу окунулся в работу. В день приезда был на заседании редакции «Новой жизни», потом в Центральном Комитете. Старое самодержавие рухнуло, товарищи! Впереди страшная борьба, но Ленин здесь, с нами, в России. Сейчас он отдает все силы, чтобы добиться единства партии. Меньшевики упорствуют в своих заблуждениях. По их мнению, буржуазия самой историей призвана к власти, и Советы должны служить не рабочим, а буржуазии. Меньшевики продолжают возражать против союза рабочих и крестьян. Они кричат: «Да, согласны, немедленная социальная революция, — но силами буржуазии и пролетариата!» Кричат с пеной у рта! Владимир Ильич бьет их жестоко. В самом деле, ведь у меньшевиков не столько схоластика, сколько трепет перед революцией. Сегодня вы увидите Владимира Ильича на заседании Совета… Плох Петербургский Совет. Меньшевики там преобладают, они могут вяло, нерешительно ответить на локаут, а ведь так подло выгнать на улицу массу рабочих — провокация со стороны правительства. Правительство думает, что рабочие других городов недостаточно связаны с петербургскими, и хочет разбить тех и других поодиночке. Сегодня Владимир Ильич предложит Совету свою резолюцию. Он не уступит, он заставит Совет действовать революционно. Всеобщая политическая забастовка — вот чем ответим мы на локаут.
Коляска катилась быстро, ветер дул в лицо. Антон рассказывал, придерживая рукой фуражку и время от времени советуя извозчику: «Поторапливайся, друг, поторапливайся!»
Проспект был усеян пикетами полиции. Только у подъезда дома, в котором заседал Совет, стояло более двух десятков городовых.
Логунов волновался. Сейчас он увидит Ленина… Может быть, даже поговорит с ним…
Народу в вестибюле было много: одни входили, другие выходили, но большинство держалось кучками, что-то горячо обсуждая. Грифцов и Логуновы стали подниматься по лестнице и на первой площадке встретили Цацырина.
— Если вы на обсуждение вопроса о локауте, — сказал Цацырин, — то опоздали. Вопрос уже обсуждался.
— Позволь, как он мог обсуждаться, ведь он намечен третьим?
— Изменили повестку дня.
— Владимир Ильич выступал?
— Ну как же… Его резолюцию приняли единогласно, даже меньшевики.
— Иного и быть не могло, — засмеялся Грифцов, — Владимир Ильич там?
— Уже уехал, товарищи…
— Как же так, Сережа?.. — с невольной беспомощностью проговорила Таня.
Они прошли в зал. Ленин только что был здесь. Вот стул, на нем он сидел, внимательно слушая рабочего-путиловца, который высказывал соображения о посылке делегатов Совета в города и союзы для организации немедленной всеобщей забастовки.
