учителя как будто незачем было больше пить.
Чиновник Ван Хэ-фу подошел к Ли Шу-лину:
— Многоосведомленный, вы только что вспомнили Японию, но я имею сведения самые достоверные: японцы на этот раз с нами! Они помогают восставшим, они убеждают восстать тех, кто еще не решился!
Ли Шу-лин доел бобы и усмехнулся.
— Вы думаете, японцы желают нам добра? Они хотят раздуть восстание в такой пожар, чтобы тушить его позвали японскую армию. А за труды потребуют изрядный кусок нашей земли.
Глаза чиновника округлились. Должно быть, подобная мысль не приходила ему в голову.
— Ни князь Дуань, ни императрица не в силах победить иностранцев, — многозначительно сказал учитель. — Новое государство нужно создать в Китае, тогда Китай победит.
В харчевне «Лучезарный покой» зажигали масляные лампы, когда учитель и столяр вышли на улицу.
— Конечно, конечно, — говорил Ли Шу-лин, — я с большим удовольствием познакомлюсь с ним. Он приходит к тебе после обеда?
На следующий день в мастерской произошла первая встреча.
— Вы были студентом? — спросил Ли Шу-лин.
— По приказу нашего министра студенты, которым не нравилось царское правительство, были отданы в солдаты, — усмехнулся Никифоров.
Сначала новые знакомые разговаривали стоя, потом сели на ящики, потом в мастерской показалось им душно, они вышли во двор и устроились в тени глинобитного сарая.
Под вечер Иван, решив отдохнуть от труда, прошел на двор выкурить трубку. Он едва смог скрыть свое удивление и радость: хорошие люди продолжали беседовать. Учитель рассказывал про тампинское восстание и про то, как восставших усмирял английский полковник Гордон.
— За границей любят утверждать, — сказал он, — что Китай — страна спокойствия и лени. Ничего не может быть ошибочнее подобного мнения!
Знакомство Ли Шу-лина с Никифоровым продолжалось недолго — батальон Никифорова перевели на север. Однако для обоих знакомство сослужило свою службу: они расстались друзьями.
…Яков Ли свернул на тропу к деревне Гудзятун. Крестьяне работали на полях, скинув куртки, спрятав по-летнему косы под остроконечные соломенные шляпы, подставляя солнцу почерневшие спины. Деревня была большая, с левой ее стороны виднелись красные черепичные крыши храма, с правой — стены усадьбы господ Чэней.
При входе в деревню на деревянных столбах висели японские оповещения. Японцы сообщали жителям Маньчжурии, что они начали великую войну за освобождение народов Азии от власти белых плантаторов.
Объявления коротко перечисляли неприятности, принесенные белыми в Азию. И вот наступает всему этому конец. Разлетается вдребезги под ударами японской армии империя белого варвара Николая.
Яков внимательно прочел иероглифы и вошел во двор Гао.
Сам Гао работал в поле; в фанзе перед открытым окном сидел его отец. Старик обрадовался гостю и принес ему холодного сливового отвару, который так отлично утоляет жажду в жаркие дни. Японцев в Гудзятуне еще не видели, японцы прошли стороной, а объявления на столбах прибил сын старшего Чэня, недавно получивший кандидатскую степень. Ему предлагали в провинции хорошее место, но, пока идет война, Чэнь решил воздержаться от занятия должности и живет в деревне. Держит он себя важно, но ничего не поделаешь — имеет на это право. Из города он привез с собой две подводы книг, причем книг не в картонных футлярах, а в деревянных ящиках с дорогими костяными застежками. Гао собственными глазами видел эти ящики. Относительно же ученых Гао держится того мнения, что есть два вида ученых. Одни поглощены наукой, и ничто иное их не интересует. Даже одеты они весьма посредственно, даже никаких отличительных знаков не вывешивают над воротами своих домов, даже едят совсем не так, как должны есть уважаемые лица. У одного из таких настоящих ученых Гао служил в молодости. Целые дни, с утра до вечера, ученый проводил в своей комнате. Столики, заваленные книгами, — вот его мир. Он знал все, этот человек. А вот те люди, которых тоже называют учеными и к которым принадлежит молодой Чэнь, прежде всего узнаются по внешности. Они идут по улице разодетые так, что все на них оглядываются и думают: должно быть, ученые! И на носу непременно очки. А тот старый ученый не носил очков. И у старого ученого были короткие ногти, потому что ему неудобно было с длинными рыться в книгах, а эти другие ученые непременно отпускают себе ногти. Конечно, многие их за это уважают, а старый Гао никогда их за это не будет уважать. Он служил у настоящего ученого, вот что!
Старик мог говорить без конца, наслаждаясь тем, что гость слушает со вниманием.
Приближался вечер, крестьяне возвращались с полей. Мотыги, лопаты, кувшины, куртки, наброшенные на плечи… Молодой Гао сразу узнал гостя:
— Наконец-то, наконец-то!
За ужином он рассказывал о том, что делается в деревне. Вчера староста объявил, что налоги в этом году будут увеличены во много раз! Гао произнес последние слова с ударением, из чего явствовало, что дело здесь нечисто, — староста, очевидно, хочет поживиться.
Но ведь староста — член братства. А братья должны не живиться за счет друг друга, а помогать друг другу!
— Когда от Старшего брата долго нет известий, тогда все братья забывают свои обязанности, — заметил старый Гао.
— Ничего, ничего; когда стемнеет, мы соберемся и разберем все нарушения.
Хотя большинство жителей деревни принадлежало к братству, тем не менее сходились в дом Чэней с обычными для членов тайных обществ предосторожностями. Чэни с сыновьями уже поджидали гостей. Лампы неярким светом освещали большую комнату, массивные сундуки вдоль стен и широкие каны.
Кандидат сидел в кресле, сняв очки. Он долго думал — оставить их или снять. При встрече с равным он, конечно, снимал их, чтобы тот видел чистоту его глаз и намерений, но ведь здесь не было равных! Все- таки кандидат сунул очки в карман и сейчас недовольно смотрел перед собой.
Последним в комнату вошел Яков Ли. Из присутствующих его знал только Гао, старший по обществу в Гудзятуне. Гао сообщил:
— Среди нас посланец Старшего брата.
Началось слушание обид, оскорблений и несправедливостей.
Худой, высокий мужчина в синей выцветшей рубашке жаловался на Чэней. Однажды он попросил у них в долг несколько мерок белых бобов. Ему не дали, из опасения, что он вернет не больше того, что получит. Старшая жена Первого Чэня, которая распоряжается всеми денежными делами мужа, отдает деньги в рост… Против этого нельзя возразить — законно! Но незаконно отдавать деньги в рост, если попросит член братства!
После слов худого мужчины говорили другие. И все о том же: не соблюдаются основные законы союза, к чему же тогда союз?
От множества людей в комнате стало душно, свет ламп потускнел.
Имущие не хотят помогать неимущим, Если зайдешь в трактир к Чуну и попросишь ковш воды — не даст!
— Сколько вас будет в таком случае заходить ко мне и просить? — воскликнул Чун. — Возможно ли мне будет торговать?!
— Старший брат учит нас прежде всего единству, — сдержанно начал Яков. Он долго говорил о положении в местном отделении братства, но наконец от разбора взаимных обид и несправедливостей перешел к главному. Заговорил об угнетении народа, новых налогах, об иностранцах, решивших поработить Китай.
Лампы горели все тусклее, — очевидно, дело было не столько в духоте, сколько в том, что почтенные Чэни скупо подлили в них масла. После небольшой паузы Яков сообщил о том, что Старшие братья союза решили: народное восстание неизбежно! Только оно принесет справедливость.
Затем он полагал приступить к практической части собрания, условиться о том, как и чем
