слегка озадачило.
Он не был «байкером». Он не был выпендривающимся подростком. Его белое, жёсткое, точёное лицо с жёлто-зелёными рысьими глазами не имело возраста — уж во всяком случае, не было юным, оно не было пошлым, не было глупым. И производимое им впечатление можно было чётко охарактеризовать одним словом: он был чист.
И как же дико воспринималась его чистота в этом месте, будто плесенью тронутом или пылью припорошенном, с его мерзкими запахами и тусклым светом! Мутный тяжёлый воздух расступился и задрожал. От почётного гостя клуба пахло ванильной свежестью арктического мороза. Он был чист пронзительной чистотой горного ледника, стерильного скальпеля, звёздного света. Казалось, что всё блестит на нём; даже панковские тряпки — как белый смокинг, как горностаевая мантия. Насмешливая ледяная улыбка на лице цвета первого снега на мгновение парализовала Ларису, как птичку парализует взгляд змеи. Впрочем, паралич прошёл, когда гость встал и отодвинул стул для Ларисы, изобразив пародию на светские манеры:
— Леди?
Лариса уселась самым великосветским образом, кивнула в ответ:
— Как это… джентльмен? Мистер… Ах, да, сэр?
Гость расхохотался. Абсолютно не светски, совершенно непосредственно. Лариса смотрела на него, улыбаясь почти против воли, и понимала, что уже очень давно не видела такого смеха.
Детского или дикарского, зато без грязной изнанки. Так, бывало, смеялся и Ворон. И Лариса почти помимо воли вдруг почувствовала доверие к этому странному парню, от чьих взглядов её сердце будто кипятком окатывало.
— Вы, Лариса, именно такая, как я думал, — сказал гость, улыбаясь. — Рад вас видеть.
— А я вот вашего имени не знаю.
— Я — Артур, — то ли он чуть смутился, то ли обозначил тень смущения. — Простите, леди, я уже жутко долго не беседовал с порядочными дамами.
— Я — порядочная дама, это да, — сказала Лариса и заглянула в бокал. Что это у него в бокале такое… оставляющее на хрустале такие странные потёки… тёмно-красные, почти чёрные… Артур мгновенно отставил его в сторону неуловимым фокусным движением.
— Простите, не угощаю. Отрава. Лариса, вас можно… как это у них, у светских людей? Ну скажем, проводить до дома, а?
— Можно, — Лариса кивнула с видом великодушного одолжения.
— Вам, вероятно, нужно… э-э… припудрить носик?
Лариса фыркнула, выбившись из образа. Много же понадобится пудры, чтобы припудрить везде, где она вспотела.
— Да, сэр Артур, да. Я пойду припудрю носик, переменю туалет на костюм для прогулок и выйду.
— Я буду ждать, — поклонился Артур. — Очень.
Лариса встала под липкими взглядами, которые соскальзывали с кожи, не раня и не оставляя следов. Ей было неожиданно легко. Её только поразило, какая тишина стоит в зале. Она огляделась. Вокруг перестали есть. Все, поголовно все вокруг пялились на них с голодной страстностью.
— А что это они так смотрят, сэр? — спросила Лариса тоном комической простушки.
— Ищут неприятности, — сказал Артур. — Найдут.
Можно было не сомневаться, что гости клуба ловили каждое сказанное им слово. Лариса с удовольствием пронаблюдала, как они, буквально со скрипом, отводят глаза в тарелки. Вот то-то, гады.
Лариса поблагодарила Артура королевским кивком и, не торопясь, удалилась.
Лариса вошла в костюмерную.
— Ну, чего он? — тут же спросила ожидающая Света, у которой руки дрожали и глаза горели от любопытства.
— Ровным счётом ничего, — сказала Лариса и села. — Дела идут, и жизнь легка. Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка. Он милый человек. И он кровь пил.
— Что?! — теперь и Света села рядом.
— Да ничего. Милый человек пил кровь. Горячую. И не допил, потому что она остыла, я думаю. А может, ему просто много не выпить. Я только сейчас вдруг сообразила, что это было у него в бокале такое странное, ни на вино, ни на томатный сок, ни на вишнёвый не похожее. Кровушка. Но это совершенно неважно. Подумаешь.
Лариса рассмеялась, смочила тампон тоником и принялась стирать грим.
— И чего теперь? — спросила Света растерянно.
— Ничего. Просто поболтали чуть-чуть. И он предложил меня домой проводить. И всё.
— И ты пойдёшь? — спросила Света тоном глубокого сочувствия.
— Ещё как! — Лариса улыбнулась и улыбка вышла шальная. — Он мне понравился.
Света покачала головой.
— А может, не стоит рисковать? — спросила она осторожно. — Знаешь, нормальные люди кровь не пьют.
Лариса прыснула.
— В ночных клубах ещё и не такое пьют. Как насчёт спирта с живыми рыбками? Просто её здесь подают, горячую кровь, а он — экстремальщик. Знаешь, он — симпатяга. Хамло и симпатяга. Даже если он — сын нефтяного магната.
Света хихикнула.
— Круто. Может, замуж выйдешь.
Лариса закрутила волосы в хвост.
— Конечно, выйду. Только не за того парня. Ух, какая это сила, думала она, снова вызывая в теле ощущение той холодной искрящейся волны, которая исходила от Артура. Январская метель в человеческом облике. Шикарен, шикарен… Ворону бы такую.
А кстати…
Света ещё о чём-то спрашивала, но Лариса уже не слышала. Она торопливо одевалась.
А Артур стоял в кабинете Эдуарда.
Эдуард, который обычно принимал посетителей, сидя за столом, стоял перед Артуром, согнувшись в три погибели, заглядывая снизу вверх своими глазками, ставшими нехарактерно заискивающими. Он боялся.
Артур был зол.
От его раздражения в кабинете стоял мороз, стёкла покрылись ледяными перьями, хрустящая изморозь осела на шикарной мебели, а воздух звенел от смертного холода. Эдуарда трясло, его лицо было серым, как обветренное вареное мясо — и казалось странным, что у него хватает отваги на разговор.
— Я приказываю оставить их в покое, — сказал Артур — голос был, как ледяной клинок.
— Простите, сэр Лесли, — Эдуард согнулся ещё ниже, говорил заискивающе и лебезя, но, кроме унижения, в нём было ещё что-то. — Я, тупое ничтожество, никак не возьму в толк, кого это ваша светлость имеет в виду…
— Всё ты понимаешь, падаль. И мальчика, и девочку.
— Мальчика… Какого мальчика, ваша светлость? Ах, мальчика? Так ведь никто и не переходил дорогу мальчику, сэр! Какой-нибудь невежа сказал бы, что мальчик — самоубийца, ничто, пустое место, но раз вы удостоили его своего поцелуя, ваша светлость, то это, конечно, не так, сэр. Он ваш паж, сэр. У нас не может быть претензий…
— Много треплешься, падаль. Девочка.
— А вот девочка… Сэр, я не смею, я трепещу, сэр, но я должен вам сказать. Девочка помечена мной. Мне прискорбно говорить об этом, сэр, — зубы Эдуарда выбили дробь, но он справился с собой, — я сожалею, но оставить уже невозможно, сэр. Такой великолепный Князь — лев ночей, можно сказать, конечно, не станет отнимать у шакалов последний кусок, а?
— Я твою шарагу по ветру развею, тварь.
