пригласил меня зайти к нему 'по официальному делу'. Речь идет о тайной полиции времен Старшего Брата — о страшной полиции мыслей (сокращенно — ПМ), иначе называвшейся 'Управлением умами'. Означают ли что-нибудь для сегодняшнего читателя слова 'полиция мыслей'? Знает ли он названия четырех министерств, здания которых бетонными чудищами высились над приземистыми домами бывшей столицы Великобритании? Миниправ, минимир, минизо и минилюб… Вспоминая об этом сейчас, испытываешь некоторую растерянность: нынешнее поколение — наверное, к счастью — знает об этом лишь понаслышке. Я надеюсь, что мой скромный труд сделает более близкими и понятными судьбоносные события тех лет — крушение режима Старшего Брата, победу нашего Движения за реформу и революцию, а затем ее сокрушительное поражение, последствия которого мы испытываем на себе до сих пор.
Когда О'Брайен пригласил меня на вышеупомянутую беседу, я знал, что у меня нет оснований бояться худшего — нового ареста. Но я все еще помнил прошлогодние допросы, тюрьму, пытку электрическим током и так называемую крысиную камеру, где меня — я признаю это — сломили и заставили отказаться если не от своих взглядов, то от своих планов. На этот раз, однако, было ясно, что О'Брайен вряд ли вернется к своим злодействам. Внутренняя партия, которой принадлежала власть в Океании, была уже не та, что раньше. Смерть Старшего Брата и катастрофическое поражение Военно-воздушных сил Океании лишили наших правителей уверенности в себе. И по мере того как шла на убыль их гордыня, росла отвага членов внешней партии — например, моих коллег по миниправу. Мой коллега, экономист Уайтерс, которого незадолго до этого выпустили из тюрьмы, позволял себе самые рискованные шутки. В обеденный перерыв в столовой министерства он поднял на смех обязательную телевизионную физзарядку. 'Нагнитесь ниже, — передразнивал он пронзительный голос преподавательницы, — это поможет вам сохранить молодость и свежесть'. Все покатывались со смеха, глядя, как он, изображая на лице ужас, старается втянуть свое внушительное брюхо. И как ни странно, никто не боялся, что полиция мыслей за это его арестует.
О'Брайен принял меня в своем кабинете в министерстве правды. С прошлого года, когда он, высокопоставленный офицер полиции мыслей, пытал меня электрическим током и всевозможными способами добивался от меня ложных признаний, его внешность несколько изменилась. Правда, остались неизменными высокий рост, бульдожье лицо, умный, усталый взгляд — но теперь он сильнее сутулился, а в волосах стало больше седины. Он предложил мне кофе — не гнусного пойла «Победа», а настоящего, из магазинов для членов внутренней партии.
Прежде всего он попросил простить его за 'прошлогодний эпизод' — так он назвал неописуемые страдания, которые мне причинил. В свое оправдание он сказал, что как младший офицер лишь выполнял приказ и что я могу ему поверить — он обращался со мной значительно мягче, чем предполагалось первоначально. Более того, добавил он многозначительно, я должен быть благодарен ему за то что сейчас вообще сижу перед ним.
Я молчал, с тревогой дожидаясь, когда он скажет, что ему на самом деле от меня нужно.
— Империя в смертельной опасности, — сказал он.
— Я знаю, — ответил я, хотя официально ничего не мог знать, потому что о поражении ходили только слухи. Моя осведомленность как будто не удивила О'Брайена.
— Океания должна заключить перемирие с Евразией, — продолжал он. — Если мы этого не сделаем, через две недели противник захватит Лондон. Но чтобы иметь возможность вести переговоры, мы должны укрепить страну изнутри.
— Разве мы недостаточно сильны? — спросил я с притворной наивностью.
— Если вы имеете в виду, можем ли мы положиться на безразличие народа, то да, можем, — отвечал он. — Но этого уже недостаточно. Раньше, во времена Старшего Брата, — он произнес это так, будто с тех пор прошло не каких-нибудь два месяца, а по меньшей мере пятьдесят лет, — нас устраивало, что народ нас боится. Сегодня мы хотим, чтобы народ нас поддерживал. И без принуждения — по своей воле и сознательно.
В его голосе зазвучали торжественные ноты.
— Мы открываем еженедельное издание, литературное приложение к газете «Таймс». Вы будете главным редактором. Задача газеты — внушить членам партии идею мира. Что такое мир? — спросил он как будто сам себя. — Раньше, конечно, мир означал войну. Теперь он означает поражение. Мы должны понемногу привыкать к мысли, что Океания больше не может оставаться такой, какой была, — продолжал он размышлять вслух. — Чтобы существовать дальше, мы должны измениться, приспособиться к новым условиям. А это означает, — он поднял указательный палец, — что должны прозвучать новые голоса. Немного критики, немного поэзии, а позже, может быть, и немного политики. Мы строим мост в будущее, прокладываем тропинку в более разумный мир. Я надеюсь, Смит, теперь вам ясны намерения партии?
Я спросил его, насколько можно быть уверенным, что это предложение серьезно. Не повторится ли 'прошлогодний эпизод'?
— Да, да, — ответил он, грустно покачав головой. — Вы постоянно опасаетесь чего-нибудь в этом роде. Я, конечно, понимаю вас. Но на этот раз я предлагаю вам не заговор, а обычную журналистскую работу. Кроме того, мы будем работать вместе, потому что оба мы не заинтересованы в том, чтобы новая газета попала в руки партии. Вы будете поддерживать контакт со мной. Я уже подобрал вам сотрудников. Литературное приложение не может идти вразрез с основными принципами ангсоца и партии, но ангсоц — понятие достаточно широкое, — добавил О'Брайен, едва заметно подмигнув мне, — и его можно интерпретировать по-разному. Для начала мы напечатаем пять тысяч экземпляров. Четыре тысячи распространим среди членов партии в четырех министерствах, тысячу дадим студентам Университета аэронавтики. Несколько экземпляров, конечно, переправим в Евразию. Наши вчерашние противники должны увидеть, что Океания — не та варварская тирания, какой ее считают. Они должны поверить, что у нас, в сущности, демократический режим, — потому что в конце концов так оно и есть, правда ведь?
Меня могли бы спросить, как я мог принять какое бы то ни было предложение О'Брайена — этого чудовищного палача. Что ж, мне нечего скрывать. При существующих обстоятельствах у меня не было выбора. Я подумал, что, если я откажусь занять пост главного редактора, он достанется кому-то другому, и как знать, какой тогда будет газета? В такой ситуации я не мог принимать во внимание моральные соображения. Чтобы изгнать из Океании дьявола — призрак Старшего Брата, нужно было (по крайней мере, на первых порах) взять в союзники Вельзевула, то есть О'Брайена. И сегодня я могу сказать, что из этого союза, носившего лишь временный, тактический характер, мы извлекли больше пользы, чем О'Брайен.
4. Джулия Миллер (далее — Джулия) — о том же
Дорогие молодые друзья, юноши и девушки, выключите ненадолго ваши проигрыватели и подождите уходить на танцы — хотя я понимаю, как вам это трудно! Я не против того, чтобы развлекаться и весело проводить время: наше общество, освободившееся от сурового лжепуританства эпохи Старшего Брата, признает за молодежью право наслаждаться жизнью в тесном дружеском кругу. Но иногда важно и подумать, — со всей серьезностью и ответственностью подумать о героическом, а временами трагическом прошлом, из которого можно извлечь полезные уроки на настоящее и будущее. Эта книга предназначена именно для вас, дорогие сегодняшние молодые люди, которые на свое счастье не застали черных лет тирании, когда честные люди тем не менее выполняли свой долг, в том числе и ради вас!
Я не осуждаю это время целиком и полностью. Не забудем, что власть Старшего Брата означала не только застенки и тюрьмы, но и созидательный труд миллионов людей, которые силой своего разума и рук сделали Океанию великой. Но самое прекрасное время для нашей страны, самое человечное время наступило лишь после октября 1985 года, когда партия сделала выводы из горьких уроков прошлого, начала борьбу против допущенных ошибок, против анархии, воцарившейся в стране, и тем самым вернула себе авторитет в народе.
Исторические исследования покажут, что наше Движение за реформу началось с открытия «ЛПТ» — 'Литературного приложения к газете «Таймс». Как известно, большую роль в этом сыграл Уинстон Смит, в то время мой друг и соратник, который позже, к сожалению, уклонился от истинного пути и стал врагом нашего государства. Но если бы я из-за этого стала отрицать его прошлые заслуги, это означало бы возврат к гнусным методам времен Старшего Брата. Оценка деятельности Смита — дело исторической науки; я же
