– Я не могу сказать ей, Барк. Только не Элис. Она еще такой ребенок.
– Мне кажется, что вы совершаете ошибку, – сказал Барк.
– Сказать ей – это будет еще более серьезной ошибкой. У нее опустятся руки. Она почувствует себя совершенно беспомощной и не сможет решить, как ей дальше жить, – проговорил профессор голосом, не терпящим возражений. – Хотя она и моя дочь, но, уверяю вас, она хорошая девушка.
Барк Уолш ничего на это не ответил.
– Будут ли какие-нибудь финансовые проблемы для мисс Эннан, когда она начнет самостоятельную жизнь? – спросил он.
– Никаких. Но денег, конечно, будет недостаточно, чтобы она могла порхать, точно беззаботная бабочка, как она это делает сейчас. Мистер Уолш, я хочу, чтобы Элис встала на ноги, самоутвердилась и более спокойно пережила потерю своего отца.
– Как долго, профессор? – прямо спросил Барк.
– Еще достаточно долго, – старый человек радостно засмеялся, – чтобы увидеть своими глазами завершение этой работы. – Он сделал небольшую паузу. – Я был так рад этому.
Когда мистер Эннан ушел, Барк раскаивался, что согласился. Как, черт побери, можно советовать девушке делать карьеру, когда только несколько недель назад он утверждал прямо противоположное?
– Что я должен сделать, чтобы вы перестали насмехаться над каждым моим словом? – слабо проговорил Барк.
– Вы имеете в виду изготовление ирисок, используя, конечно, свой собственный сахар? – сладко произнесла Элис.
Несмотря на поднимающееся раздражение, Барк все же заметил, что она была волнующе прелестна. Ее отец все-таки прав. Элис Эннан – чудесная девушка.
– Я имею в виду, что вы можете научиться печатать на машинке, изучить стенографию и все такое, – сказал он.
– Ириски, – ввернула Элис, выходя из глубокой задумчивости.
И подарила ему нежную улыбку.
– Вы никогда не знаете меры, с вами у меня сплошная головная боль! – свирепо проговорил он.
– Вы получили ваши же слова, – отвечала Элис.
Барк снова перевернул бумаги. Только ради мистера Эннана он так с ней нянчился.
– Это ваш отец упомянул о работе. Он надеется, что будет лучше, если вы наденете платье секретаря, а не рабочие штаны плотника. Лично я с ним не согласился.
– Нет?
– Нет, – сказал Беркли Уолш. – Для меня вы выглядите одинаково, что в одном, что в другом.
– То есть отвратительно?
– Ваши слова, – поклонился Барк.
– Так вы не хотите дать мне работу?
Он пошел на риск.
– Нет.
– В таком случае, я сама возьму ее, – произнесла Элис.
Этой ночью профессор поблагодарил мистера Уолша.
Барк покачал головой.
– Это было легко, сэр. Одно мое слово – и она тут же говорит противоположные вещи. Возможно, вы заметили, что мы очень сильно не нравимся друг другу.
– А мне кажется, что эта антипатия скоро перерастет в любовь, – осторожно заметил профессор.
И это было еще одно утверждение ученого, на которое он не получил ответа.
Таким образом, Элис стала брать еженедельные уроки в городе, уже законно разъезжая на джипе. Кроме того, она подолгу сидела на веранде, практикуясь в машинописи, печатая официальные бумаги. Теперь Элис носила блузки и женские кофточки вместо мужских балахонов и брюк.
Мужчины, едва явившись наверх из шахт, приходили в контору, чтобы только взглянуть на нее. К девушке все относились с братской любовью, не говоря уже о Лансе и Поле. Это происходило на всех объектах, где она бывала.
В лагере, где находилось сорок мужчин, она была единственной женщиной и всеобщей любимицей.
Но были два исключения. Одно – Барк Уолш. Он не проявлял к ней никаких дружеских чувств. Другим исключением был Грант.
Глава одиннадцатая
Элис могла бы и дальше печатать на машинке и не ходить к ручью, если бы не Альфред.
Между завтраком и первой сигаретой однажды утром он спустился вниз, немного покопал землю вокруг и нашел несколько граммов золота. Не фальшивого золота, не сияющей слюды, а настоящего, чистого золота! Ничто так не возбуждает людей, как золотая лихорадка. Этим вечером все, кто не был на разработках, ринулись к берегу, чтобы лихорадочно промывать породу.
