народа. Отнюдь не о следовании официальной точке зрения говорит и то место из 'России и Европы', где Данилевский поместил предельно критичные по отношению к внешнеполитическому курсу царского правительства слова: 'Вместо того, чтобы быть знаменосцем... свободы действительно угнетенных народов, мы сделались рыцарями легитимизма, паладинами консерватизма'. Он ратовал за проведение 'политики либеральной и национальной вместе'.
Рассмотрим некоторые другие обвинения, обычно выдвигаемые в адрес Н. Я. Данилевского. Был ли он монархистом по своим убеждениям? На этот вопрос можно ответить утвердительно, но со следующими необходимыми оговорками. Монархизм Данилевского ничем не отличался от монархизма А. С. Хомякова, И. В. Киреевского, братьев Аксаковых, В. И. Даля, Ф. И. Тютчева и других видных деятелей русской культуры, которых обычно относят к славянофильскому направлению русской общественно-политической мысли XIX в. Возражая против конституции и какого-либо формального ограничения власти царя, славянофилы отстаивали идею Земского собора, добивались устранения цензурного гнета (от которого страдали, пожалуй, больше, чем западники), установления гласного суда с участием в нем выборных представителей населения, отмены смертной казни. Но возвратимся к Н. Я. Данилевскому. Да, он был монархистом, считавшим самодержавие единственно возможной формой государственного устройства России. По Данилевскому, самодержавный характер Русского государства - это данность всей русской истории, обусловленная 'коренным народным политическим воззрением'. Однако это обстоятельство отнюдь не свидетельствует о врожденной 'рабской психологии' русских. В статье 'Несколько слов по поводу конституционных вожделений нашей 'либеральной прессы'' (1881) Данилевский выступил против обвинений русского народа, в соответствии с которыми народ будто бы всегда был рабом верховной власти. Дело в том, писал Данилевский, что 'есть... область, на которую, по понятиям нашего народа, власть эта совершенно не распространяется,- это область духа, область веры'. Ни один другой народ, каким бы высокоразвитым и свободолюбивым он ни был, не придает такого первенствующего значения 'внутреннему сокровищу духа'[23].
Данилевского упрекали и упрекают в нравственном релятивизме. Этот упрек, восходящий к мнению Вл. Соловьева о том, что автор 'России и Европы' будто бы отрицает всякое нравственное отношение к другим народам и к человечеству в целом, также, на наш взгляд, представляется незаслуженным. Еще Н. Н. Страхов, размышляя над словами Данилевского, призывавшего в сфере внешней политики следовать только 'нашим особенным русско-славянским целям' и не жертвовать ими во имя 'человечества, свободы, цивилизации', пришел к выводу, что слова эти не могут служить поводом для обвинений. Во-первых, национальные цели России не несут угрозы ни одному народу мира; они могут быть выражены 'весьма краткою формулой: независимость и единство Славянства'. (Удел России, писал Данилевский в своей книге, 'удел счастливый': 'не покорять и угнетать, а освобождать и восстановлять'.) Во-вторых, как показал Н. Н. Страхов, Данилевский 'рассуждает о политических делах, а не о чувствах частного человека'; ''быть равнодушным' тут значит - не посылать наших войск на смерть и не приносить в жертву благосостояние нашего государства', помня о том, что 'всякая 'симпатия и антипатия' тут выражаются не иначе как кровью десятков и сотен тысяч людей и золотом, тяжко собираемым с целого государства'[24]. В свете событий нашей недавней истории предостережения Данилевского и Страхова о недопустимости жертвовать народными интересами во имя абстрактных целей ложно понимаемого 'прогресса' звучат, думается, более чем актуально.
Рассмотрим, наконец, последнее и самое тяжкое обвинение, выдвигаемое против Данилевского. Речь идет о попытках представить русского мыслителя примитивным националистом, противопоставлявшим ненавидимой им общечеловеческой цивилизации (которую именно вследствие своей ненависти он объявил фикцией) единственно любимый им славяно-русский культурный тип. Да, действительно, Данилевский писал о том, что 'общечеловеческого не только нет в действительности, но и желать быть им - значит желать довольствоваться общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности, одним словом, довольствоваться невозможною неполнотою'. Однако, отвергая 'общечеловеческое', Н. Я. Данилевский не только признавал 'всечеловеческое', но и подчеркивал, что 'оно, без сомнения, выше всякого отдельно человеческого, или народного'. Всечеловеческое 'неосуществимо в какой бы то ни было народности', представляя собой совокупность всего народного, во всех местах и временах существующего и имеющего существовать'. Все дело в том, что всечеловеческое в своем разноместном и разновременном существовании всегда заключает в себе элемент национально-особенного. 'Общечеловеческое' же, лишенное этого элемента, представляет собой всего-навсего 'пошлость в полнейшем значении этого слова'.
Автор 'России и Европы' был далек от огульного охаивания всего западного точно так же, как он был далек от проповеди 'роковой смертельной борьбы' между русскими и теми, кто отказывал русским в праве называться европейцами. Н. Я. Данилевский допускал возможность того, что в будущем враждебность Европы к независимому самобытному славянству прекратится, но это произойдет не раньше, чем она убедится в неодолимости появившейся на Востоке новой миродержавной силы - Всеславянского союза. По мысли Данилевского, Всеславянский союз необходим как гарант сохранения всемирного равновесия. Этот союз нисколько не угрожал бы окружающему миру, а был бы 'мерою чисто оборонительной'.
Книга Данилевского содержит немало мыслей, ценность которых ощутимо возросла в конце XX столетия. Одна из них - это предостережение автора 'России и Европы' об опасности денационализации культуры. Установление всемирного господства одного культурно-исторического типа, по мнению Данилевского, было бы гибельным для человечества, поскольку господство одной цивилизации, одной культуры лишило бы человеческий род необходимого условия совершенствования элемента разнообразия. Считая, что самое большое зло - это потеря 'нравственной народной самобытности', Данилевский решительно осуждал Запад за навязывание им своей культуры (под фиговым листком 'общечеловеческих ценностей') всему остальному миру. Если, по словам Н. А. Бердяева, 'Достоевский ненавидел не Запад, не западную культуру, а безрелигиозную, безбожную цивилизацию Запада'[25], то Данилевский гораздо более отчетливо видел опасность отрыва от национальных истоков. Раньше большинства своих современников русский мыслитель понял, что ради того, чтобы 'культурородная сила' не иссякла в человечестве вообще, необходимо противостоять власти одного культурно-исторического типа, необходимо 'переменить направление' культурного развития. 'Всемирная ли монархия, всемирная ли республика, всемирное ли господство одной системы государств, одного культурно-исторического типа одинаково вредны и опасны для прогрессивного хода истории' - писал Н. Я. Данилевский.
В заключение вспомним слова английского ученого, задавшего на юбилейных чтениях, посвященных 'Закату Европы' Шпенглера, вопрос: возможно ли новое оплодотворение культуры Запада идеями, возникшими на востоке Европы? Будем надеяться, что это однажды произойдет. Будем вслед за Данилевским надеяться, что 'русское и славянское, святое, истинно всемирно-историческое и всечеловеческое дело - не пропадет'.
С. А. Вайгачев
Примечания к Послесловию
[1] Лит. газета. 1989, 22 марта.
[2] Страхов Н. Н. Жизнь и труды Н. Я. Данилевского // Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Спб., 1888. С. XVI.
[3] Розанов В. В. Вечная память//Русское обозрение. 1896, сент. С. 386.
[4] Русское обозрение. 1896, окт. С. 649.
[5] Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым. 1870-1894. Спб 1914. С. 332.
[6] Страхов Н. Н. Жизнь и труды Н. Я. Данилевского // Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Спб., 1895. С. Х - XI.
[7] Там же. С. XII.
[8] Письма Н. Н. Страхова к Н. Я. Данилевскому//Русский вестник. 1901. No 3. С. 136.
[9] Данилевский Н. Я. Сборник политических и экономических статей. Издание Н. Страхова. Спб., 1890. С. 32.
