— Уже давно подозрения мучили меня, но окончательно убедился я только во время моего долгого пребывания с ним в Галилее, перед тем, как прийти сюда на Пасху.
— Ты пришел только исповедаться перед нами в своих сомнениях? — спросил Анна, глядя в землю.
— Нет, я пришел предостеречь вас. Равви грозит, что он разрушит храм.
— Не можешь ли ты дословно повторить, в чем заключается эта угроза? спокойно спросил Нефталим.
— Могу. Когда мы выходили как-то из храма и поражались его красотой, я сказал: «Учитель, посмотри, какая постройка и какие камни». Он сказал: «Вижу этот великий храм и говорю тебе, что не оставлю камня на камне, который не был бы разрушен». А потом он хвалился, что воздвигнет вскоре новый, во сто крат более великолепный.
Речь Иуды прервал стук бронзовой плитки, в которую ударил Анна, а когда в дверях появился слуга, он сказал:
— Позови Ефте и Калеба.
Вскоре два фарисея появились на пороге.
— Повтори то, что ты сказал, — обратился Анна сурово к Иуде.
Иуда смутился и дрожащим голосом повторил свои слова.
— Слышали ясно?
— Слышали, — был единогласный ответ.
— Запомните это все, — заметил Анна и дал знак им выйти.
Снова в комнате воцарилось молчание.
— Так ты говоришь, — начал Нефталим, насмешливо процеживая слова сквозь зубы, — что он намерен разрушить храм. Чего ж он медлит?
— Именно теперь он уже не думает дольше мешкать. Он решил, и завтра ночью нападет на храм. Силы его громадны — толпа галилеян, преданных ему безусловно, и масса народа, который верит, что он Мессия, Спаситель, жаждет провозгласить его царем.
— А где находится сейчас этот ваш царь? — спросил с притворным любопытством Нефталим.
— За вратами Вифлеемскими, с довольно небольшой стражей… Захватить его было бы нетрудно.
— Ты думаешь? — открыл глаза Анна, пристально глядя на Иуду пронизывающим взглядом.
— Я уверен в том, что их можно захватить врасплох, — оживился Иуда, ведь дрожа от радости. Он был убежден, что священники попались на удочку. План его заключался в том, чтобы ввести храмовую стражу в толпу галилейскую с криком: вот те, которые идут захватить Иисуса. Вооруженные пращами и дубинами пастухи, несомненно, бросятся на стражу, и, таким образом, будет дан лозунг к общей борьбе.
— Ты согласен лично повести нашу стражу?
— Я к вашим услугам, — поклонился Иуда и закрыл глаза, чтобы скрыть свое волнение.
— Хорошо, что ты по крайней мере закрываешь глаза, бесстыдный лжец! громовым голосом крикнул Анна.
Иуда побледнел, как мел.
— Я… я… — пытался он оправдаться.
— Ты сказал, что во время пребывания Иисуса в Галилее ты усомнился в нем, а кто, когда Иисус въезжал в Иерусалим, вел на поводу его ослицу? Кто кричал изо всех сил: «Да здравствует Мессия, царь!» Довольно! За вратами Вифлеемскими его нет! Мы это знаем! Говори, где он!
— На горе Елеонской, — проговорил Иуда дрожащими устами.
— Лжешь. На горе Елеонской он давно уже не ночует. Говори, где он! — с горящими глазами схватил его Нефталим за плечо и тряс им, как веткой.
У Иуды потемнело в глазах, и от увесистой пощечины искры посыпались.
— В Гефсиманском саду, — забормотал он испуганный.
— С кем?
— С учениками…
— Сколько их?
— Одиннадцать.
— Значит, ближайшие?
— Да.
— Оружие есть?
— Два меча.
— Которые купил ты, глупец, — бросил Анна и ударил в медную плитку.
— Малахию! — крикнул он.
А когда явился его любимый рыжий слуга, приказал:
— Возьми тридцать человек храмовой стражи, фонари прикрыть, факелы зажечь только за городом. Возьми этого человека с собой и отправляйтесь в Гефсиманский сад. Взять Иисуса и доставить сюда. Учеников — не важно, поколотить их немного, если они не разбегутся, а разбегутся-то они наверное.
— Идем… — Малахия схватил за шиворот полуживого Иуду и потащил с собой, подталкивая коленом.
Между тем в Гефсиманском саду по мере наступления ночи Иисуса охватывала все более и более глубокая печаль и тоска.
Он видел, как усталые ученики засыпали один за другим, и сказал с оттенком горечи:
— Вам спать хочется, когда душа моя скорбит смертельно. Пойду я, помолюсь за вас и моих последователей, а вы бодрствуйте со мной.
Иисус отдалился в сторону, упал на колени и стал выражать вслух свои мысли перед Богом.
— Я прославил тебя на земле, я совершил то дело, которое ты поручил мне исполнить. Я открыл имя твое человекам этой земли. Ныне уразумели они, что все, что ты дал мне, исходит от тебя, уверовали, что ты послал меня. Я о них молю тебя. Не обо всем мире, но о тех, коих ты дал мне, ибо они твои, Отче Праведный, И мир не познал тебя, а я познал тебя и я открыл им имя твое. Я к тебе иду, а они остаются — соблюди их во имя твое, дабы они были едины. Я не молю, чтобы ты их взял от мира, но дабы сохранил их от зла. И простил даже и тому, в котором я обманулся… И за них я посвящаю себя, дабы они были освящены истиной. Сверши то, о чем я молю тебя в минуту тоски и тревоги, в предчувствии мук. Ты, справедливый, который возлюбил меня прежде основания мира.
Он поднялся и подошел к апостолам.
— Спят, — прошептал он печально и стал внимательно разглядывать их спокойные лица, как бы желая навеки сохранить их в памяти. Дольше всего стоял он, склонившись над кротким лицом и длинноволосой головой Иоанна и над правдивым открытым лицом Петра.
— Иуды нет, — подумал он с горечью, и ему стало внезапно страшно и одиноко.
— Не мог ты и одного часа пободрствовать со мною, — пытался Иисус упреком разбудить Петра, но тот только на один миг открыл глаза, повернулся на другой бок и снова заснул.
Иисус отошел, со стоном упал на землю лицом ниц и шептал, сжимая виски:
— Отче, все возможно тебе, пронеси чашу сию мимо меня, не чего хочу я, а чего ты. Отче мой, — повторил он снова с горечью, — все возможно тебе, отврати чашу сию от меня, но не моя, а твоя пусть будет воля.
Он встал, услыхав шаги многих людей. Среди деревьев мигали факелы. Сердце его задрожало от тревоги, но уже в последний раз, Иисус осторожно подошел к ученикам и воскликнул;
— Вставайте, вот приблизился час, и сын человеческий предается в руки грешников.
Апостолы вскочили и, остолбеневшие, с ужасом всматривались в приближавшиеся огоньки. Замелькали людские тени, из толпы вырвался какой-то человек. Это был Иуда, бледный, как труп.
— Беги, — бросился он к Иисусу, но следом за ним подбежала вооруженная храмовая стража.
Испуганные ученики подались назад. Рядом со спокойно стоявшим Иисусом остались только Иуда и Петр, оттолкнувший Малахию и даже ударивший его мечом по уху.
Малахия с криком отскочил назад, отступила и стража.
— Брось этот меч, — спокойно сказал ему Иисус, выступил вперед и спросил;
