— Следить?! — жена восхищенно хлопнула в ладоши. — Аэробикой заняться? Или массажем? А может, в «Чародейке» надо по сотне долларов в неделю оставлять, которых у меня нет?
— Ну, пошло. Слушай, давай хоть до утра отложим. Ей-богу, устал чертовски.
— А может, жену надо было поберечь? Или полагаешь, что двое родов и три аборта фигуру украшают? А плита? А белье это треклятое?.. Чего на ноги поглядываешь? На еще и на руки погляди, — она вытянула перед собой потрескавшиеся, смазанные на ночь кремом «вареные» ладони. Они подрагивали.
— Галя! — Коломнин, как всегда при подобных сценах, подошел к жене, со смешанным чувством жалости и невольной брезгливости, провел неловко по голове. И она, словно ждала этого, уткнулась в его живот.
— Ну, что я могу? — он гладил ее голову, ненароком обнаруживая новые седые волосы и комья перхоти. — Мне действительно платят столько, сколько платят. Я ж не ворую.
— И взяток не берешь. Я знаю, — отстранившись, жена отерла глаза. — Но — сил нет больше, Сережа. — Хорошо, давай наймем горничную. Правда, это обойдется папаше Дорсету в лишних сто пятьдесят — двести долларов. Придется подождать с новой машиной. Но ради твоего здоровья…
— Да причем тут горничная?!
Коломнин насупился, ожидая какой-нибудь язвительной реплики. Но — продолжения не последовало. Жена, прислонившись к косяку, о чем-то тяжело думала.
— Если б ты только знал, как это мучительно жить, не имея света впереди.
— Я знаю, — вырвалось у Коломнина.
— У тебя что, женщина появилась? — чутко догадалась Галина. — Так лучше скажи честно! Я выдержу. Чем так-то.
— Дуреха ты! — боясь выдать себя, рявкнул Коломнин и по вспыхнувшему лицу увидел: это было именно то, что хотела она услышать.
— Ну что ж, нет так нет. Глядишь, в самом деле и наладится что-то. Дети, похоже, заснули. Может, и мы пойдем, а, Сереж?
В голосе ее появилась внезапная томность. Должно быть, помимо воли Коломнина, проскочила в нем какая-то гадливость, потому что жена ссутулилась и вернулась к привычному тону:
— Ладно, банкир фигов, не пугайся. Не навязываюсь. Будешь ложиться, не забудь чайник выключить.
И вышла, плотно прикрыв дверь.
Коломнин подошел к окну. Где-то там, в ночи, за московскими многоэтажками, за уральским хребтом, посреди Сибири, обиталась его несбывшаяся Лоричка. Он ткнулся лбом к потное стекло и глухо заскулил.
— А что, парни, как вы думаете, сколько может стоить самый дорогой стакан водки? — заместитель начальника управления экономической безопасности банка «Авангард» пятидесятипятилетний Валентин Лукьянович Лавренцов, прищурившись, оглядел скопившихся сотрудников.
— Ну, если кингстоны совсем перекроет, так можно и тысячу рублей отдать, — начальник отдела по иногородним филиалам Анатолий Седых провел шершавым языком по губам. Представил с тоской, сколько еще терпеть до вечера. — А то и две.
— Салаги вы дешевые, — собственно к этой фразе и подводил первый вопрос Лавренцова. Окружающие предвкушающе затихли, — Лавренцов слыл виртуозом соленого рассказа. — А шестьдесят пять тысяч долларов не хотите?
— За стакан?! — обескураженно промычал Седых, почувствовав, что желание похмелиться разом поуменьшилось.
— А то. Вчера, стало быть, вызывает меня президент банка, — Лавренцов значительно огладил седой ежик на округлой голове. Он мог бы сказать просто — «Дашевский». Но «президент банка» — это придавало дополнительную увесистость дальнейшему. — И попросил помочь Управлению делами воздействовать на одного упрямца. Тот как раз в банк на переговоры приехал. Да чего там?! Новый директор конзавода.
— Это на территории которого строится банковский коттеджный поселок? — заинтересовался начальник информационного центра Николай Панкратьев — неулыбчивый с землистым скуластым лицом человек. Дотоле он, единственный, не участвовал в общем оживлении, хмуро перекатывая по крышке стола подвернувшийся стеклянный шарик.
— Во-во! Со старым-то у банка все тип-топ было. Дружили. Ему платили, он подписывал.
— И все так чинно-благородно, — добавил перцу Седых.
— Как надо, так и было, — Лавренцов не любил, когда его перебивали. — Только хозяйственники наши лопоухие забыли, видите ли, вовремя подписать договор еще на кусок земли вдоль речки. Самый что ни на есть лакомый кусман: хошь корты ставь, хошь какие другие забавы.
— Как же нашим буграм без этого куска-то? — без выражения прокомментировал Панкратьев. — Уж если им что втемяшилось, так просто вынь да положь.
— Наше дело не комментировать, а выполнять, — отсек реплику Лавренцов. — Словом, новый директор вдруг уперся. Меня-де, коллектив. Я-де, весь в интересах людей. В общем со всех сторон махровый демагог, а подступиться, подходы найти — никак!
— И ты подступился, — догадался Панкратьев.
— К чему и рассказ. Но тоже непросто было. Я ему: «Хочешь пятьдесят кусков живыми долларами? Лично тебе». А он в ответ: «Мой интерес — интерес Конзавода. А земля эта самая выпасная». И дальше какую-то туфту несет насчет поголовья. Часа два мы с ним, как нанайские мальчики на ковре. Уж, думаю, может, и впрямь, какой последний идейный попался.
— Нагульнов из «Поднятой целины», — бросил кто-то.
— Это точно. Целина там непаханная. Честно скажу, отчаялся. Думал, аут. Только замечаю, глазом косит и чем дальше, тем больше подрагивает. Братцы! Так это ж совсем другое дело. Это-то нам как раз знакомо! А что, говорю, в самом деле, все о делах да о делах! Не выпить ли нам, как мужикам? И достаю бутылец «Смирновской»!
— Заглотил, — завистливо догадался Седых.
— Как на духу! Даже сам не ожидал такого эффекта, — Лавренцов истово перекрестился. — Через десять минут, как стакан принял, расцвел и махом все подписал, — алкаш оказался. И с утра неопохмеленный. Даже про пятьдесят тысяч не вспомнил. Вот она загадка русского мужика. За большие доллары его не возьмешь. А за стакан водки — будьте любезны! Алкоголизм — это такое, доложу вам, оказывается, благо!
Довольный эффектом, Лавренцов крутнулся в кресле, обозревая ошеломленных сотрудников.
— И чего они теперь будут делать без выпасных лугов? -поинтересовался Панкратьев.
— А это не наша печаль! — ответил за Лавренцова Седых. Как и многим другим, вопрос показался ему бестактным. — Тут теперь главное, Лукьяныч, грамотно доложить Дашевскому. Нажать, что пятьдесят тысяч банку сэкономил. Может, десятку выпишет?
— Получишь ты с него, как же! — все с той же желчностью вновь отреагировал Панкратьев.
И на этот раз реплику встретили сочувственно, — прижимистость президента банка была, увы, широко известна.
— Внимание! Подъехала «ДЭУ»!…— сидевший на подоконнике впередсмотрящий поднял палец, требуя всеобщего внимания. — Вышел из машины!.. Идет! Нет, с кем-то остановился… Вошел в подъезд!
Он отбежал от окна и встал в конце моментально выстроившегося ряда.
— Приготовились, — Лавренцов прошел поближе к входной двери, непроизвольно огладил ежик. — Все запомнили? Значит, если скажет…
— Помним, помним, — Анатолий Седых в свою очередь вроде бы случайно проверил узел галстука и быстро отер слюной пересохшие губы.
В большом, метров на сорок кабинете, где скопились сейчас сотрудники управления, установилось возбужденное ожидание.
На этаже остановился лифт. Послышался распекающий кого-то на ходу голос. Потянулась дверь.
— Товар-рищи офицеррыыы! — рявкнул, вытягиваясь, Лавренцов. И вошедший Коломнин обнаружил своих «орлов», выстроившихся перед ним в наигранном раже.
Подыгрывая, неспешно прошел по рядам.
