нам чай и открывает туалет, а сейчас туалет, как я понимаю, закрыт, потому что мы недавно проезжали мимо большой станции. Дух, ты хочешь в туалет?
Дух посмотрел вниз:
– Э…
– Даже если не хочешь сейчас, захочешь потом. Именно поэтому нам просто необходимо найти этого Миррера, или любого другого проводника, чтобы он помог нашему проводнику и нам. Я прав?
– Несомненно, прав! – торжественно провозгласил Вернон и положил Шилову руку на плечо: – В путь, друзья! Нас ждут необыкновенные приключения!
– Может, сначала врача ему вызовем? – спросил Дух неуверенно.
– Где мы, по-твоему, его возьмем?
– Ну, давайте хотя бы уложим его поудобнее!
Они водрузили тучное тело проводника на полку, накрыли толстые ноги казенной простыней. Вернон молча взял в руку мягкое запястье толстяка и, пустив скупую слезу, отпустил его.
– В путь! – повторил он торжественно. – Навстречу опасностям!
Но сразу отправиться в путь не получилось. Лишь они вышли из каморки, Шилова потянул за рукав толстый морщинистый старик в индейской национальной одежде, увешанный перламутровыми бусами. У старика было красное, будто сгоревшее лицо. Редкие черные волосы, казалось, срослись с его большой, похожей на дыню головой. В кривых пальцах старик держал деревянную трубку с длинным чубуком. Старик открыл рот – оттуда отчетливо пахнуло табаком – и заговорил не спеша, степенно.
– Посмотри на печальную рыбу-солнце, – сказал он, выпуская изо рта лохмотья табачного дыма, – посмотри на ужасное чудовище, которое пожирает ее и скажи мне: этого ты хотел или нет?
Шилов посмотрел в окно на гибнущую звезду, и ему показалось, что мироздание трещит по швам, будто огромный человек, который пытается выбраться из слишком тесной одежды. Он увидел в разошедшийся шов печальный рыбий глаз и грустных людей, руки которых были обагрены кровью. Они с ужасом смотрели друг на друга, пытаясь понять, почему получилось именно так – ведь хотели как лучше. Шилов пригляделся и увидел черное чудовище, которое медленно пожирало рыбу-солнце, и чудовище это было во стократ страшнее людей с руками, измазанными в земляничном соке; этот синий монстр поглощал все подряд: и людей с горячими сердцами, и маленькое глупое солнце, которое они пытались зажечь, и красные флаги, и бюсты с изображением одного и того же человека, но с разными лицами, и первую любовь, которая не успела еще превратиться в инстинкт размножения; это чудовище засасывало в себя все – и плохое, и хорошее, но ничего не давало взамен, кроме оглушающей темноты, выдирающей горячие сердца из грудных клеток, той самой бескрайней тьмы, которая прячется по углам, когда в детской комнате включен ночник – фальшивый символ надежды для маленького ребенка.
Шилов перевел испуганный взгляд на старика, но тот, кажется, уснул, и трубка с длинным чубуком вывалилась из его рта и упала на колени, затянутые плотной материей. Шилов, повинуясь внезапному импульсу, поднял трубку и затянулся, закашлялся, потому что табак был крепок, и к тому же к запаху табака примешивались какие-то непривычные запахи: яблока, инжира, еще чего-то. Его тут же повело, мозг заволокло серым туманом, и он поглядел в окно на черную дыру-чудовище и рыбу-солнце, и пелена, именуемая реальным миром, спала с его глаз. Он увидел, что они даже не борются, что все давно предрешено, что рыба погибнет окончательно только спустя миллион лет, но она погибнет наверняка, в этом нет сомнения, и ничего после себя не оставит. Шилов прижался лбом к теплому стеклу и выронил трубку из ослабевших пальцев. Он смотрел на грустных людей, которые держали в безвольных руках шашки и смотрели друг на друга с немой тоской. Он смотрел на фуражки и папахи, украшенные красными звездами, на погоны и медали, а они рассматривали друг друга и в смущении отводили глаза, сжимали руки в кулаки, тут же бессильно разжимали и глядели на небо, которое никогда теперь не примет их. Шилов подумал, как было бы хорошо, если б эту сцену увидел Дух. Он бы многое тогда понял. Шилов раз за разом прокручивал эту мысль в голове: он бы понял, он бы обязательно понял… однако Шилов никак не мог сообразить, что Дух должен понять и почему…
– Эй, Шилов! – Кто-то хлопнул его по плечу, и Шилов очнулся. Не стало печальной рыбы-солнце, исчезла первозданная тьма, остались только звезда и хвост ее, вытянувшийся к огненной воронке. – Очнись, что с тобой? Дубняк?
– Пойдем, Шилов, надо проводника искать, – сказал Вернон, успевший переодеться в охотничий костюм. Дух стоял рядом с ним с гитарой наготове.
– Что с тобой, братец? – спросил Дух. – Бледный, как твоя жизнь!
– Наблюдал за смертью печальной рыбы-солнце, – пробормотал Шилов. Он посмотрел на старика, который сидел прямо на полу и спал, наклонился и положил ему на колени трубку и услышал, как старик шепчет под нос во сне: ум-мка, умка, ум-м-мка…
– Странный какой-то дед, – задумчиво произнес Вернон, надраенным воском ботинком касаясь колена «индейца». – Откуда он здесь взялся? Может быть, это тот самый чужак, которого испугался наш проводник?
– Бред, – пробормотал Дух, невежливо отталкивая Вернона, и нырнул в свой отсек. Порывшись в сумке, он нашел сигареты, сунул одну в зубы и вышел в коридор.
– Ладно, пойдем искать этого… как его там?
– Миррера.
– Вот-вот.
– Давайте have some drink сначала.
– Нет. Хотя давайте. Водочки. И сразу пойдем.
– Да, сразу. Но сначала выпьем.
– Само собой.
– Да.
– Да хрена там! Давайте просто нажремся в сопли, а потом пойдем!
