Глава третья
Взрыв вышиб дверь ближайшего купе. Огненная струя лизнула стену и пронеслась по коридору, раскаляя воздух. Дверь, лишенная опоры, красиво вертелась в воздухе, и Шилов, который лежал на полу вниз животом, закричал от излишнего многообразия картинок, поступающих, минуя глаза, сразу в мозг. Это было больно. Он видел, как дверь зависает в пустоте, как медленно, слишком медленно прыгает Дух, пытаясь успеть спрятаться от напирающего пламени, как что-то беззвучно кричит Вернон, успевший нырнуть в соседнее купе. Потом время ускорилось, дверь врезалась в стену, оставив в ней вмятину. Дух упал рядом с ним, огненная струя пронеслась над головами и растаяла, осыпавшись искрами и пеплом.
Кто-то плакал. Кто-то смеялся. Шилов повернул голову и увидел, что плачет Дух. Он сидел на полу, прижавшись спиной к стене, и нежно прижимал к груди остатки разбитой гитары. Шилов привстал и увидел, что смеется Вернон, да даже и не смеется, а гогочет, закатывается, держась за живот. Вернон что-то пытался сказать, но у него ничего не получалось, он показывал пальцем куда-то на стену, на соседнее изуродованное взрывом купе и смеялся все громче. По вагону прошелестел механический голос, прерываемый шипением: «Добро пожаловать в загадочный двадцать первый век, когда люди умели останавливать и замедлять время! Теперь и вы можете побывать в их шкуре с помощью Локального Уничтожителя Времени (тм)[3]!»
– ЛАВ, – сказал Дух, – так мы его называли.
– Почему не ЛУВ? Так правильнее.
– А был у нас в команде один американец, по-русски ничего так болтал. Вот он услышал русское название этой фигни и говорит: «По-русски, это будет так: L U V, то есть любовь».
– По-моему, «любовь» по-английски будет LOVE, – пробормотал Шилов. – Какой-то неправильный американец тебе попался.
– Чего это неправильный? Правильный, черный такой американец, словист, знаток древнеафроамериканских языков.
– Эй, как бабахнуло-то! – сквозь выступившие от смеха слезы закричал Вернон. – Как оно, а? Уууууууу… а потом: ба-бах!
– Ничего смешного, – ответил Шилов, поднимаясь на ноги. – Нас чуть не убило.
– Сволочь! – закричал Дух, разбивая остатки гитары о стену. В воздухе поплыли щепки. Он повернулся к Вернону и сказал со злой улыбкой: – Вижу, тебе смешно, господин Вернон. Забавный ты человек, с чувством юмора. А скажи-ка мне, повелитель прачечных, откуда ты знал, что в соседнем купе рванет? Как ты это определил?
Вернон нахмурился, поправил пальцем очки:
– Не прачечных, а химчисток, – сказал он. – Увидьте разницу.
– Не вижу, – отрезал Дух. – Зато вижу другое: ты, Вернон, оплатишь мне стоимость этой гитары, а стоит она очень дорого.
– Я…
– Ладно-ладно! – Шилов встал между ними. – Успокойтесь. Не время гавкаться. Давайте лучше искать Миррера.
– Вагон пуст, – буркнул Дух.
Вагон и впрямь казался пустым. Поезд подпрыгивал на несуществующих рельсах, раздвижные дверцы пустых купе стучали, пахло дымом и нагретым металлом. Тревожно шумели кондиционеры. Вагонное бытие было наглухо обито белоснежными панелями из пластика.
– Как в больнице, – сказал Дух.
– Тем не менее, этот вагон классом повыше нашего, – откликнулся Шилов, шагая вперед по коридору. Он заглядывал в каждое купе по пути и видел только стерильно чистые полы, откидные столики, прижатые к стенам, и полки с аккуратно скатанными полосатыми матрацами и подушками со штемпелями инвентарных номеров. Окна в купе были прикрыты жалюзи. Сквозь полупрозрачные шторы блекло светили проносившиеся мимо светила.
– Я… – начал Шилов, оборачиваясь, но тут же умолк, потому что увидел, как Вернон с плотоядной усмешкой вытягивает из кармана завернутый в вощеную бумагу кусок чего-то, похожего на плитку шоколада, и кидает его в купе, а потом поворачивается к братьям и кричит, ныряя в замедлившееся пространство-время: «Спаса…» Он кричит очень медленно и, пока он открывает рот, прекрасно видны его желтые зубы и блестящие капельки слюны и крошки, повисшие в воздухе. Слышно, как свистит взрывчатка, обернутая вощеной бумагой. Взрывчатка, которая летит и вот-вот коснется пола, и новый взрыв сотрясет вагон… «…йтесь» – вопит Вернон и прыгает, как и в прошлый раз, в свободное купе, а Шилов хватает Духа за воротник и швыряет его в другое купе. Сам прыгает за ним. Тут очень медленно и поначалу вроде беззвучно в коридор врывается огонь, пол уходит из-под ног, и они с братом падают, а горячий воздух опаливает подошвы их ботинок, и Дух кричит что-то вроде: «Убью гада!», – а потом вагон начинает трястись. Все вокруг заволакивает черный дым, который очень долго не хочет рассеиваться. Они лежат на полу и ждут, когда дым утянет в вентиляцию. Становится прохладно, мокро, потому что включилась система пожаротушения.
А ведь этот чокнутый там, за стеной, подумал Шилов. Он в любой момент может кинуть бомбу к ним в купе. Вот так приключения. Вот так джентльмен.
– Дух, вставай!
Он помог брату подняться. Дух хромал, припадая на левую ногу.
– Все-таки Вернон?
Шилов кивнул.
– Больной ублюдок. Я сразу его раскусил; любитель, с-сучонок, приключений вторым классом.
Они заглянули в соседнее купе, но не нашли и следа Вернона. Обыскали весь вагон, однако лондонский делец как сквозь землю провалился. В кабинке проводника братья отыскали грязную одежду, несколько книг c сальными обложками, эротику в основном, и сборник рассказов некоего Пелевина «Желтая стрела»,
