страницы из которого были почти все выдраны. На пустой полке Шилов нашел кусок хозяйственного мыла и лист разлинованной бумаги. Лист был мятый, старый, желтый, на нем было написано кривым почерком на эсперанто примерно вот что:
– Ну и бредятина! – кривясь от боли в ноге, сказал Дух, смял и выкинул листок. – Как бы то ни было, Вернона здесь нет, успел сбежать, ублюдок.
– Дай, взгляну на ногу.
– Некогда! – Дух отмахнулся. – Наш вагон следующий, пошли.
Они нырнули в тамбур и стали ждать, когда автоматика перенесет их в шестнадцатый вагон, а пока смотрели на черные звезды, мелькавшие в космосе, похожем на гигантскую плитку белого шоколада, и разговаривали.
– Ты знаешь, Дух, эти ребята, ну, молодожены, из последнего купе…
– Погоди-погоди. А почему ты решил, что они молодожены?
– Ну, они молодые… и кричат друг на друга все время. Неважно. Главное, что они сливались друг с другом. Понимаешь? По-настоящему сливались.
– Я с тебя изумляюсь, братец, а еще спец по чужакам! Про этот эксперимент по телевизору несколько раз показывали. Родина этих ребят, двойник Земли, который благодаря загадочному стечению обстоятельств вынырнул из какого-то там параллельного подмира, или что-то в этом роде, ёпт, в общем, о сраной сингулярности с физиками беседуй, а я, как простой солдат, расскажу тебе вот что: эти ребята, как и мы, стали одно время строить коммунизм, но что-то у них не срасталось, как и у нас из-за бесчеловечной природы человека, и они решили изменить самих себя, не подстраивая под себя строй, а наоборот, подстраиваясь под него, и каким-то чудным образом, наши ученые до сих пор не всосут каким, изменили свою планету, сделали так, что все существа на планете могут… ну… соединяться, сливаться друг с другом, как ты сказал.
– Симбиоз?
– Не совсем. Кстати, когда наши спустились на планету, они обнаружили, что люди на ней деградировали, во всем мире господствует феодальный строй, народы исповедуют загадочную религию, борются против этой… «дискретности», разделения то есть, ну и так далее. В общем, наши помогли беднягам, и теперь они – полноценные члены галактического сообщества.
– Ах, ты с-су…
– Слышишь? – Дух поднял палец. – Кричат. Даже здесь слышно, через вагон. Цивилизация облагородила бедняг, которые пытались – вот дурни! – изменить нечеловеческую человеческую натуру.
– Ну ты и бл-л…
Дух сказал, морщась от боли в ноге:
– Слава цивилизации!
Они вошли в шестнадцатый вагон и окунулись в густой воздух, насыщенный ароматами крепких специй и стиранного мылом белья. Белья здесь было много, просто чертовски много: им были набиты огромные плетеные корзины, стоявшие на полу, оно висело на веревках, протянутых поперек коридора, а также на деревянных шестах, выведенных из открытых окон прямо в космос. Белье сушилось. Рядом с каждой такой конструкцией стоял серолицый мальчуган в рваной одежде и мухобойкой отгонял микроскопические туманности и надоедливых фей, которые норовили испачкать белье. Из купе раздавались крики. Кто-то выпивал, кто-то от избытка чувств пел; в ближнем купе, загородив полку большой простыней с прорехами, занимались любовью. Любовники громко стонали и взвизгивали, если случайно задевали острые углы, а на полке напротив сидел старик с клюкой, лицо которого было словно пеплом притрушено родинками и родимыми пятнами. Старик стучал по простыне палкой и кричал: «Немедленно прекратите!», – но любовники не прекращали, и лохматая собачонка непонятной породы, привязанная к сапогу старика, тявкала на простыню все громче и громче, рвалась схватить ее зубами, но веревка не пускала.
Раздался звонок. В ноги Шилову и Духу уткнулся полуторагодовалый малыш на трехколесном велосипеде. Он посмотрел на растерявшихся братьев, открыл беззубый рот и заревел, подбежала измученная мамаша, пахнущая сбежавшим молоком, подхватила одной рукой мальца, другой – велосипед и потащила их вперед по коридору, расталкивая ребят, охранявших белье. Велосипедный звонок звенел при каждом ее шаге.
– Эй, нам надо найти Миррера! – закричал ей вслед Шилов, но женщина не обернулась, и вскоре исчезла за колыхающимися на космическом ветру панталонами.
– Ладно, поищем Миррера в его кабинке… – сказал Дух и поковылял вперед, а Шилов пошел за ним, внимательно разглядывая чудной вагон. В купе сидели одни только серолицые люди, но жили они, кажется, полной жизнью, не такой, по крайней мере, как на вокзале. Они резались в карты, ссорились, мирились, влюблялись, хлестали пиво, которое варили тут же, добывая ингредиенты из обломков космического мусора, слушали радио, которое шипело что-то на незнакомом языке и под простенькие музыкальные мотивы качали белокурыми головами. Мужчины приглашали изможденных женщин на медленные танцы и вели их неумело, но старательно, наступали женщинам на ноги, извинялись, прилежно заглядывали им в глаза, говорили комплименты их лицам, которые были искусаны оспой или покрыты тонким слоем застарелой грязи. Женщины вымученно улыбались и делали это так честно, как умели, а дети шныряли под ногами, сражаясь в лапту и салочки. В иных купе ребята, одетые строже, играли на маленьких клавесинах, от усердия высунув наружу языки, проговаривая про себя слова немудреных песенок. Возле одного отсека Шилову и Духу пришлось долго пробиваться сквозь очередь, и они таки пробились, но с немалым трудом, потому что никто не хотел пропускать. Очередь вела в купе, переоборудованное под баню. В бане стояли три большие деревянные бочки с водой, в которых сидели сосредоточенно купающиеся люди. Из купе шел пар, густой и горячий. Пар уносился в открытое окно и образовывал новые туманности, звезды и планеты.
– Вот как, оказывается, создаются новые миры, – произнес Дух глубокомысленно.
