— Возможно, у него совсем иные намерения, — промолвил священник. — Возможно, у него не хватит на это средств. Я пока не знаю. Его имя — Никколо, ему девятнадцать лет.
— Девятнадцать! — с улыбкой воскликнул консул. — Тогда сдается мне, не имеет никакого значения, насколько судоходна заинтересовавшая вас галера. Полагаю, вы в этой компании недолго? Юнец женился на владелице, и я уверен, что ее поверенный, нотариус, прежний капеллан и лекарь поспешили уволиться, и их пришлось срочно заменить?
Священник покачал головой.
— Нет, все они предпочли остаться. Меня они пригласили лишь потому, что юный Никколо взялся расширять дело. Говорят, у него неплохое чутье. Время покажет.
— Вы меня удивляете, — промолвил консул. — Однако уверен, что время и впрямь покажет нечто интересное. Но как вы понимаете, я ничем не могу вам помочь относительно Медичи. Никто, кроме мессера Козимо и его сыновей, не принимает решений по новым сделкам.
— Разумеется, — подтвердил Годскалк, поднимаясь с места. — Я лишь хотел извиниться за свою прошлую скрытность. Мне бы не хотелось, чтобы позднее вы решили, будто я пытался вас обмануть… Однако не стоит пока слишком много говорить о молодом хозяине, которому еще предстоит проявить себя… А, вот и ваша супруга! Должно быть, она станет бранить меня, что я вас так задержал.
Ужин оказался хорош, вино — превосходно. Священник и торговец ушли из гостей вместе, в поздний час, и остановились, чтобы проститься, у постоялого двора. Священник вновь поблагодарил своего спутника за приглашение на ужин, и лишь тогда Пагано Дориа взглянул на святого отца с прежней лукавой улыбочкой.
— Вы ничем мне не обязаны. Напротив… Хозяйка дома вручила мне подарок для вас, но он такой шелковистый и надушенный, что я не решаюсь его предложить. Разве что у вас есть сестра или мать?..
— Как иначе я мог бы оценить скрытый смысл поцелуя? — подтвердил капеллан. — Разумеется, я приму платок. И считаю своим долгом дать вам совет не появляться в этом доме слишком часто. Сдается мне, на точность хода галер в наше время нельзя полагаться. Порой они приходят в порт слишком рано.
— Что, и никаких проповедей? — изумился генуэзец. — Вы, похоже, славный малый!.. Но там, в доме, вы меня здорово напугали. О чем вы говорили во дворе? О боге или о мамоне?
— Об обоих моих владыках, — отозвался Годскалк. — Мы обсуждали торговца, чье имя по-итальянски звучит как Никколо. Николас ван дер Пул из компании Шаретти… Ныне он пребывает во Флоренции.
— Никогда о таком не слышал, — заверил Пагано Дориа.
В комнате наверху он обнаружил Катерину де Шаретти.
Мессер Пагано провел долгий и приятный день, и вечер также оказался весьма впечатляющим. Он слегка устал, но был вполне доволен жизнью, — а теперь здесь оказалась эта фламандская малышка, которой надлежало оставаться за девять миль отсюда, в безопасности, на борту «Дориа». Вместо этого она, в помятой мальчишеской тунике, явилась в тот самый город, куда прибыл и капеллан…
— Николас… — голос Катерины взвизгнул, точно напильник. Ее лицо было все перепачкано в дорожной пыли. Стало быть, чертова няня не явилась вместе с ней… — Николас во Флоренции! Этот человек сказал, что Николас во Флоренции.
Она подслушивала.
Пагано Дориа закрыл дверь, снял берет с пером, подошел к дивану и сел рядом с девочкой. Берет он натянул ей на затылок, и взял ее руки в свои. Ладони тоже оказались грязные.
— Знаю, — промолвил он. — Теперь я это знаю. Ты боишься?
Она уставилась на него, как на безумца. Николас, юнец девятнадцати лет от роду, недавно взял в жены мать Катерины и отныне возглавлял компанию Шаретти. Узнав обо всем, он не замедлил бы вернуть беглянку домой. Разумеется, это было в его интересах. Подмастерья, которые женятся на дамах вдвое старше себя, ничуть не заботятся о страданиях юных девиц. Пагано Дориа знал о Николасе все… Девочка рядом с ним дрожала от волнения. Ему хотелось обнять ее покрепче, но он знал, что сейчас не время. Одарив Катерину ласковым взглядом, он с чуть заметной насмешкой промолвил:
— Дорогая моя, ему и в голову не придет, что ты можешь быть здесь. Отец Годскалк ничего не заподозрил Я повстречался с ним случайно и завязал знакомство, — просто чтобы в этом убедиться. Он отправляется во Флоренцию, а ты останешься в Пизе, пока они не уберутся прочь.
Она покраснела от злости, и Пагано Дориа осознал свою ошибку.
— Ты же сказал, что Рождество мы справим во Флоренции! — воскликнула она. — Ты обещал, что у меня будут новые серьги, что я познакомлюсь с князьями. Ты обещал…
— Конечно, конечно, — поспешил он заверить Катерину. — Они ведь не останутся во Флоренции до Рождества! Если они соберутся домой по суше, то скоро должны будут двинуться через Альпы, а если поплывут на корабле, то с какой стати им медлить? Ты получишь свои серьги, любовь моя, и все остальное, что только захочешь. Но я никуда не могу выйти с тобой, пока мы не женаты. Ты ведь понимаешь? Помнишь? И дело вовсе не в твоем отчиме. Мы с тобой ждем лишь маленького дара от Господа Бога, и как только это случится…
Катерина успокоилась. Личико ее прояснилось.
— Конечно. Когда я стану женщиной и мы поженимся, Николас сможет меня увидеть, правда? Ведь тогда он не посмеет отослать меня домой?
— Даже не думай об этом. Он уедет до Рождества.
— Надеюсь, что нет, — мечтательно возразила девочка. Несмотря на грязь и усталость, она была очаровательна, — должно быть, как ее мать в юности. Рыжевато-каштановые волосы отливали золотом в отблесках очага, синие глаза блестели от волнения. Он замер в неподвижности, кончиками пальцев поглаживая ее руки.
— Я хотела бы стать женщиной, пока Николас еще во Флоренции, — заявила она наконец. — Хотела бы появиться во дворце в золотом парчовом платье и серьгах, как герцогиня Бианка, чтобы Николас меня увидел.
Он промолчал, а она вдруг покраснела и выпалила:
— А все равно у Тильды грудь маленькая!..
Только тогда генуэзец привлек ее к себе, с величайшей осторожностью, скинул берет с головы и обнял за плечи.
— Моя Венера, ты будешь прекраснее, чем Тильда. Прекраснее, чем любая из женщин. Я это знаю. Я буду ждать тебя!
Катерина опустила ресницы. Она устала: ей пришлось проделать долгий путь. Теперь Пагано знал, что она превосходная наездница, и храбрости малышке не занимать. Зажмурившись, девочка внезапно спросила:
— А кого ты поцеловал?
Хвала Господу, он достаточно владел собой и не выказал удивления. Что там говорил Годскалк? Сестры, матери… Пагано с улыбкой коснулся губами лба Катерины.
— Мы со священником ужинали у морского консула, и на прощание его супруга поцеловала меня. Она славная женщина, Катеринетта, и очень похожа на мою матушку Моей матери ты бы понравилась. Я люблю тебя.
— Хочу серьги, — пробормотала она… И уснула с улыбкой на устах.
Глава третья
Николас ван дер Пул, глава компании Шаретти, прибыл во Флоренцию несколько дней назад, вместе со своим стряпчим и лекарем. Прочие их друзья также должны были скоро объявиться здесь, однако супруга Николаса осталась дома в Брюгге со своей старшей дочерью Тильдой. Младшая дочь, Катерина, отправилась в Брюссель еще до того, как уехал отчим, и, кстати, в городе это вызвало немало толков…
По прошествии еще трех дней все торговцы во Флоренции знали, что компания Шаретти надеется
