Платки были уже насквозь мокрые, а слез не убавлялось.
Сколько всего я передумала тогда, сидя в полутемном экипаже, наедине со слезами!.. Прошла вечность, прежде чем ссутулившаяся фигура мужа появилась в воротах. Он шел, опустив глаза, и отмашисто двигал левой рукой. На лице его не было привычного мне выражения скуки, он нервно покусывал губы и о чем-то напряженно думал, судя по глубоким морщинам на лбу.
Он не торопился сесть в экипаж, решив, что Савелий уже вернулся после того, как отвез меня. Встал спиной к ветру, прикурил и замер с сигаретой в тонких длинных пальцах. Его взгляд был устремлен далеко- далеко, видно было, что ему становится хорошо сейчас и легко. Он запрокинул голову, просвистел что-то легкомысленное и улыбнулся.
Я увидела совершенно иного человека. Этот вряд ли говорит жене про бумаги и дела за ужином. И невольно задумалась: что такого в Александре увидела моя маман, чего я до сих пор не могу рассмотреть? Что она поняла, выбирая его мне в мужья?
— Хорошенькое дело, Савелий! — сказал он, обращаясь к своему кучеру.
— Ай, барин, ввязались, вот и расхлебывайте.
— Ничего! Расхлебал уже!
— Оно видно — будто и помолодели!
— Ты мне лучше, друг любезный, ответь, Анна Николаевна сильно плакали?
— Плакали, — неуверенно ответил Савелий.
— Так надо ее утешить. Купим торт и шампанское. Поезжай в кондитерскую.
Александр Михайлович присел рядом со мной и вскинул удивленно глаза.
— Вы здесь?
— Я решила узнать все как можно скорее.
— Вы плохо себя чувствуете, — он даже не спросил, а сказал, утверждая очевидное, сказал мягко, без тени привычной иронии и поправил выбившуюся прядь моих волос.
— Всего лишь замерзла. Но говорите, ради Бога, не медлите!
— Все уладилось, Анна Николаевна. Можете успокоиться! Николай остается. Хотя, сказать честно, пришлось изрядно потрудиться для этого. Полковник Валеев — настоящая сволочь. Намекает на взятку, да так, чтобы она ни на что не была похожа! Какой он полковник! Верно, ни разу и пороха не нюхал. Настоящая штабная крыса. Усики, мордочка узкая, важная. Вы не волнуйтесь, — развернулся он ко мне.
— Я должна вам быть благодарной…
— Не забывайте, что вы являетесь моей супругой, — веско ответил Александр Михайлович.
— Завтра, может быть, мы съездим к Николке?
— Непременно, — пообещал Александр Михайлович и снова погрузился в собственные мысли.
Когда уже с тортом и шампанским мы вошли домой, я слабо улыбнулась Тане, давая понять, что худшее уже позади, но внезапно остановила за рукав мужа.
— Нам надо поговорить.
— В кабинете, — понял ход моих мыслей он.
Он плотно прикрыл за собой дверь, придвинул мне кресло.
— Будьте добры, объясните мне, каким образом вы узнали о ранении Николки? — спросила я, и самой сделалось страшно.
— Я скажу вам.
Он налил себе коньяку.
— Ваш брат Николай вызвал меня на дуэль. Мальчик слышал — то ли в январе, то ли в феврале — один из наших не самых лучших разговоров, одним словом, стал свидетелем нашего семейного скандала. Ему показалось, будто я оскорбляю вас, и вот вам результат! Мною неделю назад было получено письмо от вашего брата с вызовом. Не знаю, зачем он ждал два месяца, — возможно, решался.
— Но…
— Думаете, я мог отказаться? Здесь речь шла даже не о дворянской чести, чихать я на нее хотел. Я посчитал своим долгом доказать, что Николай не единственный, кому вы небезразличны, — бросил он.
— Александр Михайлович, — прошептала я.
— Что? Что вам угодно? Или мои слова стали для вас открытием?
— Вы ведь могли… — я уже хотела было сказать «убить его», но осеклась и продолжила: — Убить друг друга.
Он сел в кресло напротив меня и взял мои руки в свои.
— Я стрелял мимо, даю вам честное слово, но сам случай вмешался сегодня утром в эту распроклятую дуэль! Николай то ли оступился, переминаясь с ноги на ногу, то ли ветка там была, то ли прошлогодняя листва… Он поскользнулся… Я не хотел бы оправдываться, но…
— Я вам верю, — тихо сказала я. — Прошу, проводите меня в комнату.
— Мы представили дуэль как упражнение в стрельбе. Тем более я — родственник Николаю.
Мы шли в мою комнату, и больше всего я боялась потерять сознание. Александр Михайлович аккуратно вел меня под руку. Он негромко говорил уже о совершенно посторонних вещах, о том, что надо бы как- нибудь выбраться в свет, съездить в театр… Или в гости — всем вместе — с Николаем!
— Хоть с барышнями пообщается, а то к ним раз в год приводят институток из Смольного! Будущие господа офицеры и танцевать толком не умеют!
Я была рада тому, что Александр Михайлович перешел на шутливый тон, не давая мне сосредоточиться. Так он и просидел со мной до позднего вечера.
— Может, сыграем в шахматы? — предложил он.
В шахматах я была слаба, но не отказалась. Я проиграла Александру Михайловичу несколько партий и со вздохом вынуждена была признать полное поражение.
— У нас еще есть торт и шампанское! — с восторгом закрутился он.
— Я не смогу, когда мой брат…
— Выпьем за его скорейшее поправление и полнейшее выздоровление!
Он уговорил меня лечь в постель, стоял, отвернувшись, когда я переодевалась в тонкую кружевную сорочку. Через десять минут мы уже сидели на моей кровати и ели воздушный и удивительно вкусный торт.
Александр Михайлович с шумом откупорил шампанское, наполнил до верха бокалы богемского стекла.
— Я хочу выпить за вашего ненормального брата, Анна. Вы и представить не сможете, сколько он пытался меня вывести из себя. Он говорил, что не изобрели еще такой казни, которую он выдумает для меня, если только узнает, что вы пролили хотя бы одну слезу из-за меня! За его любовь к вам!
— За его здоровье, — тихо сказала я, чокаясь с мужем.
Ночью я проснулась как от толчка. «Боже мой, Господи, прости, прости, — шептала я беззвучно, — я знаю, я все знаю… И гадать не надо, почему состоялась распроклятая дуэль! Ревность!.. Ревность — и только! И почему я посмела поцеловать собственного брата!.. Не иначе как ядом прелюбодеяния пропитаны мои губы… Он, мой родной, мой милый, мой единственный!.. Господи, как же он должен меня любить, чтобы рискнуть ради меня жизнью — не в шутку, а по-настоящему! Господи!.. Моя вина!.. Мой грех!.. Как мне искупить его?.. Скажи, как?!»
— Таня, — позвала я. — Таня!!!
Она появилась в дверях комнаты с распущенными волосами, словно нимфа.
— Что случилось?
— Таня, мне страшно. Мне кажется, что ему очень плохо.
— Господи, да что вы говорите, Анна Николаевна! Успокойтесь, душенька!
Я встала с постели.
— Таня, научи меня молиться.
— Так вы же молитесь. В церковь каждое воскресенье ходите…
— Я неправильно молюсь. Научи меня… Как ты молишься?
— Я? По-деревенски, как любая баба.
Таня чувствовала себя растерянной. Я встала под иконы на колени.
— Не простудитесь, Анна Николаевна, — пролепетала Таня.
