— Итак, Оливия, — сказал Роман, подходя к ней сзади и обнимая ее сильными руками, — это место будет нашей конторой?
Оливия посмотрела на свое отражение — их отражения. Несмотря на обыденность одежды, несмотря на грязь на плече рубашки, они оба были очень красивыми. «Красивая пара, будут говорить люди, видя нас вместе. Созданы друг для друга».
Он был невероятно привлекателен. Тысячи женщин отдали бы все, чтобы почувствовать, как его руки обнимают их, ладони прикасаются к их телам, поглаживают, сжимают, ласкают… Шлюхи!
Оливия почувствовала тепло внизу живота. Это ее отражение воздействовало на нее. А не его отражение. И тем не менее было что-то эротическое — она смело употребила это слово — явно эротическое в этом отражении: она в объятиях мускулистых мужских рук. Он смотрел, не отрываясь, из зеркала, его глаза горели похотью.
И какой мужчина не воспылает вожделением к этой привлекательной девушке? Ткань ее платья высохла, но она все еще облегала острые груди. Тонкая талия, стянутая широким белым ремнем. Под ним круто выступают бедра, мягкая округлость всех ее форм…
Оливия внезапно почувствовала сильное желание сорвать это платье, чтобы можно было увидеть в зеркале свои гордо торчащие груди, встать на колени и наслаждаться той глубинной влажностью, которая находилась там, где в зеркале сходились бедра.
Роман испортил все настроение, тыкаясь носом ей в затылок и взяв в ладони ее груди. Он нежно сжимал их, большими пальцами потирая напрягшиеся соски — настоящие, а не в зеркале. Все испортил! Если бы она просто смотрела на эту парочку в зеркале, если бы она не обращала внимание на настоящие, а не зеркальные ощущения и просто сосредоточилась на своих образах…
Палец Романа дотронулся до пуговицы на платье. Та нетерпеливо выскочила из петли. Оливия, почти загипнотизированная видением в зеркале, глубоко вздохнула, ткань разошлась, обнажая изгибы двух холмов. Его ладони тискали в зеркале ее плоть — и было так хорошо в этой отраженной зеркалом стране…
Она, девушка из зеркала, уже прерывисто дышала, ее груди вздымались в чашах его рук, которые их так нежно держали. Губы девушки из зеркала раскрылись, также как и ее бедра. Она шлюха, эта девушка в зеркале, шлюха, которая хотела, чтобы мужчина в зеркале ее…
А затем Оливия почувствовала это пульсирующее, продолжительное ощущение из реального мира. Ощущение шло от верхней части ложбинки между ягодицами прямо в копчик.
Она резко вырвалась из объятий Романа и стала застегивать пуговицу.
— Нет! Не сейчас, Роман. Не здесь. Не так.
Роман отпрянул при виде этой вспышки.
— Оливия! — вырвалось у него сквозь сжатые губы. Затем он пожал плечами и отвернулся. Его фигура четко вырисовывалась на фоне окна, и Оливия могла видеть свидетельство его желания, напрягшееся и пульсирующее сквозь материю его джинсов.
«Она сделала это, — подумала Оливия. — Какая сила! Роман, похоже, отказался от всех своих мечтаний просто за возможность раздвинуть ее бедра и погрузиться…»
Оливия содрогнулась, но было ли это содрогание отвращением или?… Если бы это могло произойти — только в зеркале, конечно! Если бы она каким-то образом могла наблюдать за Романом из зеркала и Оливией из зеркала, обнаженными, красивыми зверями, а самой быть вне этого, над этим — там, где к ней не могли прикоснуться!…
Путь назад в Ридж-Ривер был натянутым. Оливия отказала Роману в прощальном поцелуе. Он был так близок к тому, чтобы взорваться, поэтому малейшее поощрение может привести ее к ненужным трудностям. Он заслуживает наказания.
В своей студии она разделась и стала танцевать, танцевать, но, хотя внутри нее поднялся жар, он не достигал пика. Всякий раз, когда она приближалась к этой точке, ее танцующий образ терял контуры. Ей казалось, что появляется другой танцовщик — мужчина, обнаженный, грозный, властно протягивающий руки к ней и…
Она была вынуждена отвернуться от зеркала в ожидании, когда вернется здравый рассудок.
У Оливии этой ночью опять были кошмары. Она не переживала их многие годы. Она думала, что они покинули ее, но этой ночью…
В первый раз они посетили ее, когда ей было, наверное, лет двенадцать или тринадцать. Она проснулась ночью и по коридору пошла к комнате родителей. Оттуда, сквозь полуоткрытую дверь, были слышны звуки. Она посмотрела через дверь и увидела ужасные веща Ее отец что-то делал с бедной мамой. Сначала он делал это ртом. Ей, должно быть, было больно, потому что у матери была отброшена голова в гримасе мучительной боли. А затем отец бросил мать наискосок их большой старой кровати и взобрался на нее. Эти штуки у него висели и болтались, затем он приподнял ее за бедра и вонзился в нее.
Мать вскрикнула. Она ногтями вцепилась в спину отца, оставляя на ней кровавые царапины, но это не остановило его. Над их постелью висело зеркало, поэтому Оливия могла видеть приподнимающиеся и опускающиеся хищные ягодицы отца и агонию на лице матери. Отец мял бедные груди матери, используя их как упор, чтобы еще сильнее истязать плоть матери.
Ноги матери охватывали спину отца. Пятками она била по его ягодицам, но он все равно не останавливался.
А затем случилось наихудшее. Отец приподнялся, откинув назад свое тело, сквозь его искривленные губы послышался шипящий звук. В таком положении он посмотрел в зеркало — и увидел Оливию.
И подмигнул ей, как-будто это была какая-то веселая игра.
Второй кошмар был о том, как отец отозвал ее «поболтать». Он пытался ей объяснить, что виденное ею совсем не было чем-то плохим. Напротив — хорошим. Он настаивал, что Оливия должна молчать об этом, не говорить матери, потому что она окажется в затруднительном положении.
И затем он положил свою потную руку на ее колено.
Двенадцатилетняя Оливия в слезах убежала из комнаты. Она знала, чего он в самом деле хотел, это чудовище — он просто хотел проделать это над ней, все эти ужасные вещи, которые вытерпела мать…
Она никогда больше не смотрела отцу в глаза. Она больше никогда вообще не смотрела на него, за исключением того, когда она видела его отражение в зеркале. Там, в зеркале, где нет ни греха, ни вины, ни стыда, даже если оно отражало вместе отца и дочь.
Глава четвертая
Роман вышел из кухни в то время, как Джорджио рассказывал одну из своих нескончаемых, слегка «рискованных», скабрезных историй.
«…И вот они подошли к последнему борделю своего турне. Это было жалкое место, всего лишь кучка грубых домиков с написанными на дверях номерами. Мадам была француженкой. «Фифи Лисичка». И вот Фред подходит к ней, шепчет ей на ухо, немножко смущенный, потому что ему отказали во всех местах. А мадам поворачивается к нему, улыбаясь во весь рот: «Конечно, мосье. Мы удовлетворяем все вкусы. Только нужно отвязать козла».
Роман ничего не понял, но мужчина, которому Джорджио рассказывал это, засмеялся. Наверное, нужно было знать начало.
Посетитель ушел, все еще посмеиваясь. Роман заглянул в кабинку к Джорджио, чтобы попрощаться.
— Минутку, Роман, — сказал Джорджио. — Я хочу с тобой переговорить.
Роман сел.
— Знаешь, кто это был? — спросил его Джорджио.
— Нет.
— Педро Акбар.
— Из «Афродиты»?
— Тот самый. Он попросил меня помочь ему в решении одного дела.
