Заклятие немоты

Девушка, не раздумывая, бросилась следом. Охваченная необъяснимым ужасом, она на бегу перепрыгивала опасные капканы из кривых корней. Деревья теснее надвигались на беглецов, ветви с шелестом тянулись к их лицам.

Внезапно ветка падуба со свистом захлестнула шею Сианада. Ноги его тотчас оторвались от земли и задергались в воздухе. Раздался короткий хриплый вздох — и больше ни звука. Глаза эрта выпучились, пунцовый язык вывалился наружу, будто змея высунула голову изо рта. Сианад изворачивался, как мог, пытаясь достать тачи побег своим кинжалом.

Что-то защекотало шею Имриен. Пока гибкая ветвь лениво разворачивалась, примеряясь схватить и ее, девушка быстро наклонилась и побежала прочь. Движения Имриен напоминали какой-то бешеный танец. Клинок Сианада наконец рассек зеленое щупальце падуба. Эрт обессилено рухнул наземь. Девушка подхватила кинжал, выпавший из потной руки, и принялась резать ветви, острые листья которых оставляли алые рубцы на ее коже. Судорожно дыша, эрт откатился подальше от свирепого дерева.

Рядом кто-то захохотал. И еще один, и еще. Тоненькие голоса принялись наперебой дразнить людей на незнакомом языке. Невидимые насмешники бегали вокруг, не оставляя следов на траве. Сианад, шатаясь, встал на ноги и с усилием побрел вперед, расчищая дорогу для Имриен. Избавиться от преследователей никак не удавалось, наоборот, их становилось все больше. И вот путь преградили непролазные заросли терновника, колючие ветви которого так и норовили вцепиться в одежду. Эрт выхватил у девушки клинок, впихнув ей в руки ранец.

— Доставай соль, Имриен, такой деревянный бочоночек. И бубенцы — трезвонь вовсю!

Девушка встряхнула связку дорожных бубенчиков. Поразительно было слышать здесь их чистый серебряный перезвон. Все прочие звуки сразу смолкли.

— Эй вы! — хрипло кричал Сианад. Его огненно-рыжая грива взмокла, отдельные прядки прилипли колбу. — У нас холодная сталь! И полная солонка! Хлеб, и соль, и зверобой, и клинок возьмем с собой! Из рябины амулет — троньте нас, и ваших нет! Треклятые скирдас! Лучше отстаньте, не то пожалеете!

Он кивком позвал Имриен за собой. Путники тронулись вперед. Девушка трясла бубенцами, которые счастливо заливались на все лады. Сианад лихо насвистывал, сжимая в правой руке острый кинжал, а в левой — солонку. Что-то изогнутое с ревом вцепилось в его сапог. Эрт посыпал тварь солью, та заверещала и убралась. Со всех сторон этого гиблого места доносились вой и бормотание. Имриен почудилось, что перед ней мелькнуло ухмыляющееся лицо, злая пародия на человека. Девушка крепко прижимала к себе тяжелый ранец и старалась не отставать. Она горячо надеялась на то, что защитные чары не подведут. Колючий кустарник редел, перемежаясь с дубами. Прошел, наверное, целый год, прежде чем гвалт за спиной затих и путников окружили буки-великаны. Имриен замедлила ход, перестала трясти бубенцами и запрокинула голову, прислушиваясь. Тишина казалась осязаемой, густой и плотной, словно тесто.

— Поторопись! — рявкнул Сианад.

Глубокие раны на его шее и руках сочились алой кровью. Убрав кинжал и закинув ранец за плечи, он шагал вперед с мрачным видом.

Оказавшись на безопасном расстоянии от дубовой рощи, Сианад остановился.

— Пора отдохнуть.

Вокруг снова щебетали птицы. Эрт аккуратно снял свою ношу с исцарапанных плеч.

— Встретить падуб, надо же! — рассуждал он сам с собой. — Не дерево, а убийца. А знаешь, они приносят удачу, когда растут парами! Интересно, кто же за нами гнался? Дубовички? Нет, эти охраняют лесную дичь, а я давно не охотился. Может, спрыганы?.. Впрочем, какая разница. Имриен, ты должна помогать мне. Вдруг я опять не замечу зачарованное место, ты тоже не зевай!

«Что? Какое? Как?» — беспомощно заговорили ее руки. Сианад раздраженно швырнул ранец.

— Оббанmеш! Да что с тобой, девушка? Я же сказал, зачарованное место! Знак нежити! Ты это нарочно, чтобы позлить меня, или вообще ничего не знаешь?

«Нет!» Она изобразила знак щиплющего клюва и одновременно покачала головой.

Эрт сграбастал ее за хрупкие плечи и озадаченно уставился в уродливое лицо, словно пытаясь прочесть ответ в этом скоплении шишек и наростов.

— Ты о чем?

Имриен выдержала его взгляд.

— Что значит «нет»? Ничего не знаешь? Ты что, нездешняя, чужеземка?

«Да, нет, да, нет»… Ее ладони напоминали крылья птицы, тщетно рвущейся вон из клетки.

— Оббан теш! — опять выругался эрт. — Клянусь небесными звездами, ужасно, что ты не знаешь языка немых! Почему тебе никто не показал, ты же так быстро учишься, не могла же ты… забыть?

«Да. Да, да, да».

В его широко распахнутых глазах блеснула искорка понимания. Он отпустил девушку.

— Что, забыла? Забыла, да? О копья Сеиллеин!

Сианад застонал и опустился на землю, спрятав лицо в окровавленных ладонях.

— Ни голоса, ничего, ни даже тани памяти! С кем я связался! С настоящей мор скатан!..

Он продолжал говорить сам с собой, вполголоса ругаясь на родном языке. Имриен стояла и смотрела на своего избавителя. Такой огромный, думалось ей, такой суровый и такой потрепанный, вон даже левый сапог изорвался. Этот человек рисковал ради нее жизнью, мечтой, сокровищами. Он так много дал ей: имя, язык, свободу. А она, Имриен, умудрилась каким-то образом подвести его.

Девушка пала на колени и протянула к нему руки открытыми ладонями вверх; она так и застыла в ожидании. Наконец Сианад вздохнул и поднял косматую голову.

— Не, неправильно, — сказал он.

Сжав ладонь в кулак и отставив большой палец, эрт покрутил рукой вокруг сердца.

— Атка, острый шип, пронзает сердце печалью. Это значит: «Прости, мне очень жаль». А мне-то каково? Думаешь, я не извиняюсь? — горько добавил он.

И после долгого молчания:

— А ведь не такая большая потеря — эта самая память. Знаешь, сколько людей мечтают утопить ее в вине, откупиться, отделаться… И не могут. Все наши печали — от памяти.

Здесь, среди надежных буков, они спокойно попили из родника и подкрепились. Кроме съестных припасов из ранца, Сианад раздобыл грибы цвета топленого молока с нарядными юбочками вокруг тонких ножек. Обследовав свои царапины, эрт возблагодарил судьбу за то, что коварное дерево не отравило его каким-нибудь смертельным ядом. После завтрака Сианад ударился в воспоминания о том, как славно готовила черноухи его бабуля, как она тушила их в сале, добавив щепотку перца и сольцы, переложив грибочки ломтями ветчины и сала, такого жирного, сочного… Да что черноухи! А хрустящие куриные ножки с жареным луком, а бараньи глазные яблоки в тесте, а соусы!..

— Она еще жива, бабуля моя. Каждые две недели ходит посмотреть на гонки колесниц, хоть ей и сотня лет. Кстати, если не ошибаюсь, то по милости наших друзей-спрыганов мы с тобой заблудились.

Сианад долго ворчал, разглядывал карту, прищуривался наверх, безуспешно пытаясь определить положение солнца сквозь непроницаемый покров из листьев, и в конце концов выбрал направление дальнейшего пути.

Остаток дня путники прошагали по лесу, временами взбираясь по горным склонам, а иногда пересекая заросшие папоротником ущелья, прошитые неровными стежками ручейков. Как и большая часть земель Эриса, эти места были совершенно безлюдны. Похоже, здесь вообще никогда не ступала нога смертного. Когда срывающийся ветер развевал зеленые волосы леса, тот начинал шуметь, будто океан. Порой листья ловили солнечные блики, что светили прямо в глаза. Как-то раз путникам довелось увидеть верный признак присутствия нежити — столб дыма, поднимающийся прямо из земли.

Сианад растолковал девушке, какие места считаются зачарованными: поляны голубых колокольчиков, круги из стоящих торчком валунов, колодцы, особенно те, над которыми нависают деревья; рисунки из примятой травы, прозванные в народе «танцами Светлых», ровные кольца из грибов, известные как «ведьмины ловушки» — «упаси рок попасть туда при лунном свете!», — торфяные борозды на холмах — их как только еще не кличут; кусты бузины, лещины, боярышника, ракитника и терна; ну и, разумеется, места,