нему, но Сатиапал остановил:
— Не подходи, Джоши, — смердит!
Действительно: в воздухе стоял густой смрад, — такой, какого Джоши не приходилось слышать никогда и нигде. Запах испорченного мяса, гнилых овощей показался бы просто деликатным по сравнению с нестерпимой вонью, от которой туманилось сознание и сводило внутренности.
— Уходи прочь, грязная тварь! — сказал Сатиапал, показывая пальцем на ворота. — Иди! Ты будешь смердеть, как хорь, и люди станут избегать тебя. Можешь считать это счастьем, ибо в противном случае я не выпустил бы тебя и перекроил на шакала… Ты хотел украсть мою тайну? Так вот получи!.. Прочь!
Рыжий сжался и, дергая связанными за спиной руками, скользнул за ворота. Он бежал зигзагами, будто боялся, что ему выстрелят в спину, и вскоре скрылся в темноте.
— Смердящий хорь! — с отвращением молвил Сатиапал.
И в ответ послышалось:
— Не все хори смердят, уважаемый раджа!
Хинчинбрук все-таки не удержался и в последний момент сказал то, о чем следовало молчать.
Что же случилось?.. Кто посмел так жестоко поиздеваться над ним, самым хитрым и самым дальновидным?.. Откуда взялся тот неслышный для себя запах, от которого других начинает тошнить?
Майкл Хинчинбрук бежал через джунгли, почти теряя рассудок от отчаяния и ненависти. Он не мог сообразить, в чем дело.
Со времени своей последней неудачной разведки шпион притаился и не отваживался на решительные действия. Удирая из лаборатории, он, правда, сбил погоню на ложный путь, подбросив украденные кристаллы в комнату русского, но полной безопасности не добился. Удивительный способ назначения на должность подтверждал опасения, что Сатиапал подозревает Хинчинбрука. Это было тем более досадно, что наконец-то появилась возможность пошарить и в' самой лаборатории.
Ему приходилось выполнять грязные и неприятные обязанности санитара в хирургическом отделении, но с этим можно было мириться. Главное, что Хинчинбрук теперь ежедневно заходил в помещения, где производились опыты, и мог кое-что прихватить оттуда.
Однажды он увидал красный кристаллик, который лежал возле стола, полузакрытый скомканной бумажкой. Вероятно, это была ловушка. Не имей Хинчинбрук в тайнике именно такого кристаллика, он бы отважился рискнуть. А теперь он только втихомолку посмеялся, продолжая свой путь.
Да, Хинчинбрук уже кое-что сделал для выполнения задания. В момент бегства из лаборатории, рискуя собой, он стащил целых шесть кристалликов, — четыре подбросил Лаптеву, а два спрятал в тайник, устроенный в одном из уголков имения среди кустов. Побаиваясь, что кристаллы испортятся от влаги, он втиснул их в коробку радиостанции, пожертвовав одним наушником. Оставалось только узнать, для чего нужны эти кристаллы, и можно убираться отсюда.
Все свое внимание шпион теперь сосредоточил на советском враче. Сатиапал в последнее время часто разговаривал с Лаптевым, разрешил ему бывать в лабораториях. Обстановка изменилась, но как именно и почему — шпион не знал.
Ему удалось подслушать разговор Лаптева и Джоши. 'Лекарство', о котором шла речь, очевидно, было каким-то очень ценным препаратом, и Хинчинбрук решил поставить в известность об этом свое начальство. В ту же ночь он передал радиограмму.
Никто, казалось, не заметил, как в глухую ночь из окна выскользнула темная тень, долго прислушивалась и озиралась а потом поползла в кусты и исчезла в них. Никто, казалось, не заметил Хинчинбрука и тогда, когда он возвращался назад тем же путем. Еще две ночи наведывался шпион к радиостанции, ожидая сообщения о результатах допроса Джоши, и ничто не вызвало его подозрений.
И вот сегодня в полдень, когда он зашел к Бертону, тот вдруг сморщил нос и спросил:
— Чем это от тебя так несет, Майкл? Или ты начинаешь гнить?
Хинчинбрук ответил колкой шуткой. Ах, если бы он знал, что его ожидает! Он, не теряя ни секунды, покинул бы именье, даже рискуя получить пулю в спину!
Все, к кому он приближался в тот день, сначала удивленно морщились, а потом отходили прочь. Даже животные, за которыми убирал Хинчинбрук, беспокоились и забивались в дальние углы.
Как всегда, точно в два часа его позвали к профессору Сатиапалу. И едва Хинчинбрук зашел в кабинет к профессору, как тот насторожился и спросил:
— Что это воняет? Не от вас ли, случайно?.. Подождите, подождите! — он подошел ближе и даже закрыл глаза. — Фу, какая гадость!
На этот раз Хинчинбруку не пришлось играть удивленного:
— Господин профессор, я ничего не слышу…
— Погодите, погодите… Вы случайно не касались каких-нибудь красных или синих кристалликов?
— Упаси бог, господин профессор! Я даже не знаю, о каких кристалликах идет речь!
— Нет, нет, не говорите! Симптомы именно такие. Это страшный яд, и ваш организм начинает разлагаться. Необходимо принять срочные меры… Эй, кто там! Позовите сюда мисс Майю, мистера Бертона и господина Лаптева!
— Господин профессор, но я же ничего не знаю! — застонал Хинчинбрук. Он решил, что Сатиапал подговорил всех разыграть комедию, в которой роль глупца выпадет Майклу. Ну так что же, Хинчинбрук выходил сухим из воды и при худших обстоятельствах!..
Но уже через несколько минут шпион испугался по-настоящему. Едва в комнату вошла дочь Сатиапала, как ее затошнило.
Можно как угодно морщить нос, изображая, что слышишь какие-либо запахи. Здесь было совсем иное. Омерзение, отразившееся в глазах девушки, — самое убедительное доказательство, что Сатиапал не обманывает его. А реакция русского полностью подтвердила опасения Хинчинбрука.
Так неужели кристаллы отравлены?! От этой мысли шпиону стало не по себе. Однако он вспомнил, что один из лаборантов брал такие кристаллы голыми руками, и успокоился.
— Господа, — обратился Сатиапал ко всем находящимся в комнате. — Мистер Хинчинбрук нечаянно подержал кристаллы уже известного вам вещества. Судя по запаху, который вы слышите, организм больного начинает разлагаться…
— Я не касался никаких кристаллов! — снова закричал Хинчинбрук, но Сатиапал, не слушая его, продолжал:
— Если больной не признается, мы не сможем дать ему лекарство, и он погибнет в страшных мучениях.
— Нет, нет, не касался! — застонал Хинчинбрук.
— Нет?! — угрожающе, уже с другой интонацией спросил Сатиапал. — А это?
Он натянул на руки резиновые перчатки и вынул из ящика стола крохотную радиостанцию и два завернутых в марлю кристалла.
— Это не ваше средство связи?
— Я даже не знаю, что это такое! — заорал Майкл с хорошо разыгранным возмущением. — Господин Сатиапал, я полагался на вашу защиту, а…
— …А отблагодарили, как самый последний мерзавец?!.. Господин Бертон! Тот, кого вы считали своим спасителем, английский шпион!
Бертон, стоявший в стороне, с подчеркнутым отвращением зажимая нос, вдруг подскочил к Хинчинбруку и дал ему такую оплеуху, что тот упал:
— А, негодяй, так ты вот какой?! Я делился с тобой самыми сокровенными мыслями и последним куском хлеба, а ты… Хорь, смердящий хорь, — ты получишь свое! За все, за все!
Бертон захохотал так, что Хинчинбрук передернулся. Он, как шпион, простил бы все: оплеуху сообщника, ругань и проклятия, — разоблаченный не имеет права тянуть за собой того, кто остается выполнять задание. Но ведь Бертон злорадствовал: подчиненный мстил начальнику страшной местью, вкладывая в свой смех содержание, понятное лишь им двоим.
Хинчинбрук не сказал больше ни слова. Его обыскали, замкнули в одной из надежных комнат и
