оставили обдумывать свое положение.
А он не был способен думать. В его ушах звучал лишь сатанинский смех Бертона.
Бертон, только Бертон устроил эту штуку! Он предал и Хинчинбрука и тех, которые стоят выше. Ох, только бы уцелеть, только бы выбраться отсюда, — пусть тогда трепещет!
И вот Сатиапал подарил Хинчннбруку жизнь. Шпион осмеян, обесславлен, раздавлен, как червь, — так, очевидно, думает самоуверенный раджа. Нет, подожди, дорогой! Война объявлена, и вызов принят!
Глава XII
В конце Великой Отечественной войны один из друзей доцента Лаптева, молодой биохимик, изучая влияние различных соединений на человеческий организм, пришел к неожиданному, парадоксальному выводу. Он установил, что для нормального существования живого организма кроме белков, жиров, углеводов и витаминов нужны еще мизерные дозы редких веществ, как например, радий. Мало того, процентное содержание таких микроэлементов должно быть всегда постоянным, а их недостаток или излишек, причиняют организму вред.
Особенно интересные результаты дали соединения селена и теллура. Если содержание этих веществ в человеческом теле увеличивалось, организм начинал работать несогласованно и каждая его клетка выделяла чрезвычайно смердящие продукты распада. От запаха их невозможно было избавиться до тех пор, пока излишек микроэлемента не выводился из организма, а этот процесс продолжался несколько дней.
Желая детальнее исследовать интересное явление, Лаптев попросил у своего друга ампулку с раствором соли теллура, захватил ее вместе с личной аптечкой в Индию и вспомнил о ней лишь теперь. Ампулку с препаратом завез ему один из сотрудников экспедиции, проезжавший вблизи имения Сатиапала.
Лаптев передал препарат профессору и подробно проинструктировал его. Однако Сатиапал больше надеялся на собственные силы. Тайком от всех он установил беспрерывное наблюдение за англичанами и устроил засады в важнейших местах.
Хинчинбрука удалось выследить в первую же ночь, во время его прогулки к тайнику в кустах. Наученный Сатиапалом охранник не тронул шпиона и не выдал себя ни единым звуком, а на следующий день после длительных поисков, по едва приметным следам человека в чаще, нашел спрятанную в дупле дерева радиостанцию. В ней обнаружили и украденные кристаллы.
По приказу раджи находку оставили на месте. Сатиапал не спешил, он хотел выявить возможных сообщников преступника. А чтобы поглумиться над подлым англичанином, профессор использовал ампулу доцента Лаптева. Раствором соли теллура щедро побрызгали кусты вокруг тайника и тряпку, в которую была завернута радиостанция.
Таковы обстоятельства, навсегда оставшиеся тайной для Майкла Хинчинбрука.
Сатиапал успокоился. Он полностью снял несправедливое обвинение с русского врача, а что касается Бертона…
Роль молодого англичанина во всей этой истории оставалась для Сатиапала не совсем понятной. Логично было предположить, что Бертон являлся помощником или сообщником разоблаченного шпиона. Но Сатиапал не хотел в это верить, не хотел прислушиваться к голосу разума… он слушался веления собственного сердца.
Удивительно иногда складывается судьба человека! Много лет жизнь течет размеренно и тихо, и вдруг ворвется в нее неожиданное, вывернет все наизнанку, заставит совсем иначе взглянуть на прошлое и будущее.
Вот такой неожиданностью, которая принесла радость и горе, явилось для Сатиапала красное пятно на руке молодого англичанина.
Сначала Сатиапал не интересовался кто он такой. Удивительное сходство Бертона с расстрелянным англичанами Райяшанкаром казалось досадным совпадением, которое разбередило давнюю, но все еще болезненную рану. Но это пятно — 'знак избранных', — которым гордился каждый мужчина рода Сатиапалов! Когда мальчик рождался без такого знака, он считался неродным, и разгневанные мужья изгоняли своих жен, не спрашивая, виновны ли они в действительности.
Такое родимое пятно носил Сатиапал, имел его и сын раджи Райяшанкар. А когда англичанин заявил, что он — сын известного ученого Рудольфа Бертона, Сатиапал едва не вскрикнул.
Нет, этот русый сероглазый молодой мужчина не знает, кто его настоящий отец! Да и сам Сатиапал только теперь, доживая свой век, узнал, что имеет сына.
Внимательным горячим взглядом старик ощупывал черты лица незнакомого до сих пор человека. Да, да, — ведь это же настоящий двойник Райяшанкара' Только у того были темные волосы и черные глаза… Точно такие, как тот глаз, что лежит в дезинфекцирующей жидкости, ожидая приживления.
Старость скупа. Она бережет все, что так бездумно транжирит молодость: силу, здоровье, любовь. Сатиапал уже дожил до возраста, когда с нетерпением ждут внуков, надеясь увидеть частицу самого себя в тех, кто призван продолжать род. Он последний в роду. Дочь — это дочь, гость в доме, птичка, которая рано или поздно выпорхнет и начнет вить гнездо для кого-то другого. Другое дело сын. А его не было…
И вот сын нашелся. Родной по крови, чужой по воспитанию, совершенно незнакомый… и все же дорогой. Не верилось, что он способен на что-то плохое; хотелось видеть его таким, как сам и даже намного лучшим, воплотившим в себе то, чего не было в отце.
В те, чуть ли не самые счастливые, минуты последних лет жизни, когда Чарли, — его Чарли! — лежал на операционном столе, Сатиапал едва удержался, чтобы не вырвать скальпель из рук русского. Одно неосторожное движение — и, может быть, навсегда будет потеряна возможность восстановить зрение Чарли.
Но Сатиапал был в таком состоянии, что не мог поручиться за себя. И он решил: что будет, то и будет! Пусть Чарли вошьют черный глаз вместо потерянного серого — не для насмешки, нет, а для того, чтобы сын больше походил на отца.
Никто не знал, что творилось в душе профессора. Он умел владеть собой, не выдавая себя ни перед женой, ни перед дочерью. Прежде чем объявить, что Чарли — его сын, Сатиапал хотел присмотреться к нему, установить, не лучше ли молчать об этом до самой смерти. Впрочем, даже при самом большом желании старик не мог бы усыновить Бертона сейчас, пока жива рани Мария. Такое известие убило бы ее.
А узел все запутывался. Профессор заметил, что его дочь влечет к Чарли. Это было страшно, но Сатиапал не осмелился рассказать правду и Майе. Он боялся, что потеряет дочь и не обретет сына. Чтобы избежать этого, он и решился на тот памятный разговор с русским врачом, сгорая от стыда и прекрасно зная, чем он закончится.
Положение становилось невыносимым. Сатиапал старался как можно скорее распутать клубок, форсировал 'экзамены' Чарли на звание 'настоящего сына', и, упиваясь сладким ядом воспоминаний, запутывался еще больше.
Джаганнатх Сатиапал, единственный сын почтенного и довольно богатого раджи, как и дети других индийских князьков, учился в Англии. В тот период Британская империя достигла своего высшего расцвета, а Индия считалась драгоценной жемчужиной британской короны.
С тысяча шестисотого года английская Ост-Индская компания выкачивала из Индии все, что могла, обрекая ее население на нищету и голод. Но кто думал о судьбе индийских бедняков? Сатиапал изучал историю родной страны по английским учебникам, а широкие массы читателей всего мира питались несуразностями, замешенными на сладеньком сиропе. Те, кто не бывал в Индии, знали о ней лишь как о стране слонов и памятников старины, благородных принцев и факиров, творящих чудеса…
На молодого красивого Сатиапала, приехавшего учиться в Кембридж, поглядывали с большим интересом. Ходили слухи, что он унаследует после смерти отца огромные богатства и неограниченную власть над территорией, величиной с Шотландию. Не одна из женщин высшего света Кембриджа тайком
