Он плохо соображал, а двигался еще хуже, но инстинкт безошибочно понес его в сторону ближайших зарослей. Едва не споткнувшись о труп Жоры, он упал на четвереньки и, все еще оставаясь незрячим, как новорожденный щенок, поднял правую руку, чтобы вода не попала в пушку. Люди Начальника могли расстрелять его сейчас без особого труда, однако этого почему-то не произошло. По одной простой причине – они были мертвы.
После адской жары Валета охватил внезапный озноб. Сучья и обломанные ветки до крови разодрали ему лицо; он почти не заметил и этого. Ощутив запах гнилой листвы и мокрой древесины, он поглубже зарылся в грязь и попытался открыть веки. Узрел туманные пятна – еще не окружающий мир, а выделения из собственных слезных желез. Этот поток было невозможно остановить…
С грохотом осела крыша и погребла под обломками трупы. Валета настигло клубящееся облако пепла и гари. Не в состоянии ни на чем сфокусировать взгляд, он вдруг «увидел» своего «близнеца», возносившегося к нездешним, сияющим заоблачной чистотой небесам.
Когда он сообразил, что прощается таким весьма лирическим способом с собственной жизнью, было уже поздно о чем-либо сожалеть. Да, именно так: вначале – багровый призрак боли и страдания, затем – сверкающий и ускользающий в последний путь фантом посмертной свободы. Никогда вечность не уязвляет сильнее всякое живое существо, чем перед смертью, и хорошо еще, что эта изощренная пытка бренностью длится недолго.
Для Валета она продолжалась целых двенадцать минут – с того момента, как он навсегда расстался со своим «близнецом». Он понимал и то, что уже никогда не увидит продолжение «Молчания ягнят». Эти самые «ягнята» прикончат его чуть погодя…
Он отлежался в зарослях облетевшей сирени и после всего даже сумел встать на колени! Его глаза снова сфокусировались на грубой овеществленной материи, а клеткам тела вернулась чувствительность. Примерно с полминуты он потратил на то, чтобы реанимировать свое разряженное оружие. Чересчур долго. Безнадежно долго. Рассудок предавал; работала воля. И смерть почему-то запаздывала. Воспользовавшись отсрочкой, он подготовил к отправке девять маленьких свинцовых бандеролей с уведомлением – попробуй откажись!..
За спиной догорали развалины гостиницы. Уже дымилась крыша соседнего дома. Но людишки попрятались, если не считать трех силуэтов, возникших на улице в некотором отдалении.
Ангелы? Валет усмехнулся – про себя. Растянуть губы ему мешала дикая боль, охватившая все обожженное лицо от корней волос надо лбом до ободранных скул… Где-то он видел, слышал или же ему когда-то приснилось, что в исключительных случаях людям являются ангелы. По непонятной причине у него внезапно разыгралось воображение. Или он начал видеть то, что скрывалось под внешней оболочкой предметов?
Эти трое были похожи на ангелов приблизительно в той же степени, в какой сам Валет был похож на монаха, однако он воспринимал их именно так – как небритых, темных, пахнущих потом и самогоном ангелов смерти…
Они приехали на извозчике и теперь вышагивали по улице. ВСЕГО трое, но их шествие было похоже на королевский эскорт.
Тот, что шел посередине, был сама неумолимость, заключавшаяся в доведенной до автоматизма работе мышц, в бездумной и веселой способности убивать, в пренебрежении к жизни, возведенном в добродетель.
Валет чувствовал: схватка заведомо проиграна, но чтобы его предчувствия оправдались, она должна была как минимум состояться. Тупорылый пистолет в его руке казался до смешного маленьким и слишком малоэффективным, чтобы противостоять мощному оружию ангелов…
Шатаясь, игрок поднялся с колен. Сделав три шага, врезался в ствол дуба. Ободрал лоб об кору, но зато схватился за ось пьяно кружившегося мира. Поднял пушку на уровень плеча и направил ее куда следует.
Троица мгновенно распалась. Ангелы превратились в подвижные тени, неразличимые на фоне неподвижных теней. Валет оторопело водил пистолетом из стороны в сторону в пределах тридцатиградусного сектора. Эти трое двигались слишком быстро, а расстояние было слишком велико. Значит, он не мог видеть их лица, чуять их запахи, ощущать неотвратимость постороннего влияния. Его охватывало роковое бессилие…
И дело было не в полученных ранах или потерянной крови (в конце концов, ему не в первый раз дырявили шкуру). Тогда в чем же? Что явилось причиной странной фантазии об ангелах? Гипноз, иллюзия, жалкая глупость? Кто внушил ему эту самоубийственную слабость? Кто сделал его овцой?..
В этот момент он заметил юродивого, сидевшего на обгоревшей колоде возле бывшего гостиничного крыльца. Тот держал в руках кассету, которую Валет легко узнал бы из тысячи. Кассету, чудом уцелевшую в пламени. Но ТАМ ничто не могло уцелеть – игроку это было известно лучше, чем кому-либо другому.
Поистине издевка судьбы! Дурачок, мразь, ничтожество, убогая «шестерка» улыбался, просто улыбался, но Валету казалось – с бесконечным снисхождением. Это было уже слишком!..
Гул в ушах нарастал, превращаясь в дополнительный источник боли. Наконец-то Валет не был озабочен ни собственной безопасностью, ни мнением Начальника вшивого города Ина. Он переместил ствол вправо, чтобы отправить по назначению первую из девяти свинцовых бандеролей, однако за этот ничтожный промежуток времени плотное облако дыма заволокло юродивого и скрыло его от чужого взгляда.
Валет все равно выстрелил дважды, ни на секунду не усомнившись в правильности выбранного направления и оставив по два патрона на каждого ангела смерти. И еще один про запас…
Его пули проделали два сквозных отверстия в облаке – прямых, как винтовочные стволы. Сквозь эти отверстия, словно через невероятный бинокль, искажавший не только перспективу, но и сознание, потрясенный игрок снова увидел ничем не замутненную синеву небес.
Небес, которых не было и не могло быть над Ином.
Небес, в которых растворился его «близнец»…
Это редчайшее и прекрасное зрелище дорого ему обошлось. Когда его тяжелый и не очень резкий взгляд переместился вниз, на улице уже не было никого из темной троицы. Но один силуэт, разросшийся до размеров ЛИЧНОЙ катастрофы, оказался прямо перед ним.
Валет различил тускло блестевшие предметы по обе стороны груди – рукоятки пистолетов в кобурах. И руки незнакомца – расслабленные, но ко всему готовые руки, жившие почти самостоятельной жизнью…
