налившись свинцовой тяжестью. Звуки приходили из-за плотной пелены и становились далекими и глухими. Снотворное действовало быстро…
– Благодарю за подарок, – игривым тоном сказала Люстиг, окинув бронзовокожего мужчину с перерезанным горлом благосклонным взглядом. Она все еще продолжала развлекаться, балансируя на опасной грани, за которой кончалась ее власть и в игру вступали силы, чьим посланцем был Человек В Железном Панцире.
Потом она посмотрела на герцога. Наверное, в его взгляде было слишком много ненависти, во всяком случае, ее лицо вдруг стало злобным и постарело, утратив хищную красоту. Человек В Панцире едва заметно пошевелился. Его маска устрашала своей безликостью. Повинуясь беззвучному приказу, глонги начали приближаться к Люстиг.
– Бери его, – поспешно сказала она. До нее дошло, что время шуток закончилось. – Но он не должен вернуться!..
– Я возьму его туда, откуда не возвращаются, – произнес голос из-под маски. Потом на конце стального пальца зажглась малиновая искра, и Человек В Панцире провел им по своему горлу.
…Сенор чувствовал, что его глаза неумолимо слипаются, а все вокруг заволакивает серая дымка. Однако он не мог позволить себе роскошь пропустить финал драмы, когда будут сброшены маски.
В изогнутой пластине, прикрывавшей горло Человека В Панцире, появилась тончайшая щель. Затем маска отвалилась, будто яичная скорлупа.
Под нею оказалось вполне человеческое лицо, которое излучало вполне человеческую ненависть. Минуло слишком много времени и произошло слишком много событий; из памяти стерлось почти все, что не было жизненно важным, – но черты этого лица Холодный Затылок узнал сразу же.
Флуг Тенга не только унаследовал проклятие баронов, не только продолжал служить хозяевам своего отца – он был к тому же похож на него как две капли воды. Это неправдоподобное сходство даже наводило на мысль о духе мертвеца, вселившемся в тело сына, и следовало бы возвести защиту против демона – но в голове герцога уже разливался туман забытья.
Уничтоженный последним ударом, с отчаянием в душе и пустотой в сердце он погрузился в сон, в котором, к счастью, его не тревожили сновидения.
Глава одиннадцатая
Вечный Лед
Они двигались в Ландшафте Вечного Льда слишком долго, чтобы не утратить всякое представление о времени.
Бесконечная ночь и жесточайший холод господствовали здесь безраздельно. Лишь изредка в черной бездне небес возникали стремительно летящие фиолетовые огни, которые на мгновения озаряли безрадостный пейзаж. Их свет был тусклым и негреющим; они слишком быстро исчезали за бескрайними льдами. Из-за погруженного во мрак горизонта накатывали волны нескончаемого кошмара…
Кривизна пространства здесь была такова, что все дороги этого мира вели к Ледяной Обители. Скалы, торосы, бастионы и пещеры, попадавшиеся на скорбном пути отряда, казались лишь жалкими подобиями гигантской цитадели – средоточия власти Бога На Четырех Ногах, чье влияние распространялось на сотни соседних ландшафтов, а еще дальше действовали его слуги и посредники между Шакалом и смертными. Слуги, чью собственную сущность извратил и преобразил Шакал, имели, кроме того, особое предназначение и были помечены знаками уготованной им судьбы, о которых они даже не подозревали.
В самой же Ледяной Обители Бог На Четырех Ногах обладал безраздельной властью. Он был абсолютным хозяином мира тьмы, мороза, зловещих теней, для которых не существовало названия, и блуждающих огней, чье появление в Ландшафте Обители всего лишь на короткое время делало его потустороннее уродство видимым, а жизнь попавшего сюда человека – еще более жуткой и безнадежной.
Единственным всадником в отряде был Человек В Железном Панцире. Его сопровождало несколько десятков глонгов, равнодушных ко всему, кроме проклятия и колдовства, лишивших их последнего успокоения. Мертвецы шли пешком и вели за собой придворного Башни. Веревки, привязанные к запястьям и охватывавшие шею, заставляли его двигаться.
Во время стоянок, которые Флуг Тенга устраивал для собственного отдыха, Сенора никто не охранял. Это оказалось бессмысленным – здесь некуда было бежать. Холодный Затылок сам убедился в этом, когда попытался как-то раз скрыться от глонгов. Несколько долгих часов (а может, минут, показавшихся ему часами) он удалялся от места стоянки, но лишь для того, чтобы снова встретить отряд, который шел ему навстречу.
Это дало Тенга повод вдоволь поиздеваться над пленником, однако тот не чувствовал ни унижения, ни гнева. Его собственное сердце постепенно превращалось в лед, словно схваченное здешним морозом…
Затерявшийся в непроглядной ночи отряд двигался, не выбирая дороги, – мимо безжизненных горных цепей, по скользким равнинам, среди остекленевших сугробов и бастионов, озаряемых вспышками падающих огней, через ущелья замороженного мрака… Лошадь барона и глонги с трудом преодолевали торосы, естественные заснеженные ступени, холмы, долины неподвижных ручьев, скованных фиолетовым льдом.
В пустоту уносились облачка пара, выдыхаемого животным и двумя людьми. Глонги не дышали. Черви были заморожены в их глазницах, слизь затвердела, а то, что осталось от лиц, больше напоминало лиловые камни. С бесконечным терпением шли заколдованные мертвецы, повинуясь высшей силе, и вели за собой того, кто был уже наполовину мертв…
Порой барона Флуга одолевали приступы откровенности, и тогда он с мстительным злорадством и превосходством победителя посвящал Сенора в события, которые происходили в Кобаре незадолго до окончательного наступления Зыбкой Тени. Но Тенга умалчивал о том, как сам оказался в Ледяной Обители и стал слугой Бога На Четырех Ногах, – это оставалось его сокровенной тайной, сродни семейному проклятию.
Его словесные удары почти не достигали цели – чувства герцога умирали. И только где-то очень глубоко тлела затухающая ненависть к Люстиг, коварно предавшей Человека Безымянного Пальца; к Тенга с его нелепой и оттого казавшейся еще более злокозненной местью; к Зонтагу с его всепроникающей магией.
Сенор испытывал теперь сильнейшие физические страдания, причиняемые холодом и незатянувшимися
